«Когда времени нет, людей раскрывает война». Беларусская украинка Блашко – о жизни под бомбами в подвале (позже он сгорел), молчании в России и тихой поддержке с Родины
«Были моменты, когда казалось, что всё, это конец».
«Если ты жив, значит, есть еще дела, которые ты должен выполнить на Земле».
26-летняя беларусская биатлонистка Дарья Блашко в 2017-м году изменила свою жизнь – получила паспорт Украины с целью представлять новую страну. Функционеры в Беларуси уперлись и не позволили сделать это просто – пришлось ждать два года карантина, но даже при личном увещевании Александра Лукашенко Блашко не поменяла своего решения и с 2019-го выступает за наших соседей. А в 2021-м к Блашко пришел пока самый крупный успех в карьере – бронза ЧМ в эстафете.
С 24 февраля 2022-го в Украине продолжается война, развязанная Россией с использованием территории Беларуси. Блашко начало боевых действий застала в быстро ставшей горячей точке – на базе под Черниговом, куда вместе с другими членами команды вернулась после Олимпиады.
То, что пережила Дарья, навсегда останется в памяти спортсменки: больше недели в подвале, в том числе без электричества и газа, при этом над головой постоянно летала боевая авиация а совсем недалеко взрывались бомбы. Лишь через две недели после начала войны Блашко, выбравшаяся с места боевых действий, выложила пост в Instagram, где были видны последствия бомбежек: все вокруг было разрушено, горело, а на дороге лежал погибший человек.
В интервью телеграм-каналу «О, спорт! Ты – мир!» биатлонистка, которая покинула Украину, но называет ее «нашей страной», рассказала о пережитом ужасе и спасении от него, количестве поддержки с Родины, а также о том, как относится к молчанию биатлонистов из России и Беларуси и их дисквалификации от IBU.
«Трибуна» с разрешения канала перепечатывает интервью.
– Позади уже два месяца войны. События воспринимаются спокойнее или все так же остро, как и раньше?
– Эмоций меньше – в первую очередь потому, что мы находимся в безопасности. А если бы мы были в Украине, там, где война, то эмоции были бы на пределе. И тем не менее, когда читаю новости, получаю информацию от людей, знакомых, которые живут там, где неспокойно, переживаю, волнуюсь. В общем, эмоции дают о себе знать.
– Вы спите спокойно или иногда снятся сны, связанные с войной?
– Как получится – то спокойные ночи, то не слишком. Война иногда действительно снится. Думаю, это у меня и у других людей пройдет нескоро.
– Много ваших знакомых сейчас в Украине, в зоне боевых действий?
– Да. Не так много моих знакомых покинули страну. Из Украины в основном уехали дети, юниоры, несколько тренеров. А все остальные по-прежнему находятся на Родине и подвержены ударам. Люди живут в разных городах, от Чернигова до Тернополя.
Плюс практически все ребята из нашей национальной команды служат в каких-либо подразделениях вооруженных сил Украины. По возможности списываемся с ними, созваниваемся. Какие от них поступают новости? Давайте пока не будем об этом говорить. Все мы, независимо от того, где находимся и что делаем, ждем победы. Видим, что украинская армия профессиональная, [она] сильнее [российской], эффективнее. И победа в любом случае будет за нами, просто, к сожалению, на это понадобится немало времени.
– Россия оказалась в шоке от того, какой ей отпор дали украинцы?
– Да. Особенно если им до этого говорили, что в Украине российскую армию будут встречать с цветами, радоваться приходу военных. А в итоге первые, кто зашел в Украину, увидели совершенно другую картину и, конечно, оказались в шоке. Дальше уже на нашу страну шли те, кто понимал, что происходит, то есть шли осознанно, хотели завоевать территорию. Не знаю, правда, зачем им наши территории – России свои бы земли освоить.
– А вы думали, что Украине настолько активно будет помогать практически весь мир?
– Сложно сказать, потому что мы в принципе не ожидали войны. В любом случае, очень благодарны странам, которые нам помогают. По сути, Украина сейчас защищает Европу. Страна – такая стена между западным миром и Россией. Сейчас со стороны русских слышатся различные высказывания, происходят какие-то действия, которые угрожают Западу. Поэтому Европа нам активно помогает – частично она [этим] помогает и сама себе.
– Сколько Украина будет держаться?
– Как сказал [советник президента Украины] Алексей Арестович, Украина уже продержалась, сколько могла, а дальше будет держаться, сколько нужно. Каждый украинец защищает свои земли, дома, родных. И это на самом деле большое преимущество.
– В чем секрет украинского народа и украинской армии?
– Первая и главная черта украинцев – эти люди никогда не сдаются, они идут до последнего. Это заметно даже в спорте, в нашей сборной. Когда, казалось бы, всё потеряно, но остается последний шанс, чтобы исправить ситуацию, этот шанс обязательно будет использован. По такому же принципу действует народ Украины, армия страны. Далеко не все в мире способны на такое, поэтому, думаю, весь мир и впечатлен нашими людьми.
– Есть такой лозунг: «Украинцы – нация героев». Действительно так?
– Именно так. Война сорвала абсолютно все маски. И когда мы с тренером уезжали из зоны боевых действий под Черниговом, нам протянули руку помощи люди, которых мы не знали. Они помогали с едой, водой, проживанием. Причем помогали бескорыстно, ничего не требуя взамен. А это дорогого стоит.
– Расскажите, как прошло ваше утро 24 февраля.
– Мы жили на лыжной базе недалеко от Чернигова, поэтому не слышали взрывов. Проснулись около 8 утра и сразу же увидели много новостей о том, что Россия начала войну в Украине. Естественно, у нас был шок. Первое, что мы сделали, это пошли в магазин за продуктами и снимать деньги с карточек. Постояли два часа в очередях, в это время видели наши танки, проезжавшие по улице. Был такой шок, непонимание, как все это может происходить в XXI веке. Но что случилось, то случилось. Поэтому дальше пришлось жить от минуты к минуте, от часа к часу.
Первые 10 дней мы провели на базе в пригороде, но все равно недалеко слышали взрывы. С каждым днем они нас заставляли все больше и больше времени проводить в подвале. А потом там стало совсем небезопасно. Плюс мы рисковали тем, что если бы пришла русская армия, то мы бы, по сути, оказались в оккупации. Что было бы в таком случае? Возможно, то, что мы потом увидели в Буче, в Ирпене. А, возможно, и нет. Никто не знает.
– Еще за пару недель до начала войны говорили, что Россия может вторгнуться в Украину 16 февраля. Не думали уехать из страны?
– Когда живешь в режиме соревнований, тренировок, особенно в олимпийский сезон, абстрагируешься от всего. Получается, живешь в своем закрытом мире. Мои знакомые украинцы говорят, что у них было какое-то предчувствие, думали, что война начнется, но у меня, честно скажу, такого ощущения не было.
Мы вернулись с Олимпиады и решили остаться на базе. Потренировались два дня – и все. Лично у меня не было планов куда-то уезжать. 23 ферваля засыпала с мыслями, что завтра тренировка, все по плану.
– А в итоге жили в подвале.
– Подвала этого уже нет, он полностью выгорел. Ничего особенного из себя не представлял, обычный подвал. Единственное, в первый день войны там были еще украинские солдаты, наверное, они натаскали матрасы, кровати. Но военные быстро ушли, и у нас было достаточно много спальных мест. В первые дни было прохладно, но пока было электричество, мы подключали обогреватели, помещение за несколько суток прогрелось. Тем не менее, спали в одежде, в том числе для того, чтобы в случае чего подорваться и убежать. Хотя не факт, что нас бы это спасло – не так уж и просто убежать из подвала.
Где-то на пятый день войны в Чернигове отключился газ – труба оказалась разбита. Несколько дней неподалеку от нас было очень яркое зарево. Свет тоже быстро перебили, но на базе он пропал где-то на девятый день. А без света в подвале оставаться было совсем небезопасно. Вода тоже перестала поступать – наносы без электричества не работали. По сути, мы оказались в бетонной ловушке.
– Как и чем питались?
– Пока был свет, готовили в мультиварке. В основном картошку, макароны, крупы. Был определенный запас мяса, растягивали его. Мясо находилось в морозилке на базе, так приходилось быстрыми перебежками добираться до помещения, чтобы как-то взять еще еды. Когда свет пропал, мы в буквальном смысле готовили еду на костре, в мангалах.
– Какие-то вещи успели с собой взять?
– Получилось так, что 24 февраля утром мы занесли в подвал какие-то вещи, потом вернулись в комнаты, чтобы взять еще что-нибудь. Ходили туда-сюда, что-то носили, а взрывы и выстрелы становились все громче. Ближе к обеду на базу приехали люди, которые жили недалеко от нас. Недалеко от их домов стояли украинские танки и отстреливались, поэтому оставаться дома было небезопасно, просто страшно.
В подвале у нас было порядка 15 человек. Честно говоря, хватило бы места для большего количества людей.
– Когда мы с вами списывались в начале войны, вы говорили, что была уничтожена практически вся ваша одежда, много вещей.
– То, что было с собой, мы потом погрузили в автобус, но он сгорел в результате обстрела. Соответственно, были уничтожены все вещи. Что-то было на базе в комнате – насколько знаю, она оказалась очень сильно разрушена, но не выгорела. Кое-что тренеры Николай Николаевич Зоц и Жанна Степановна, его супруга, успели спасти. Они работают волонтерами в Чернигове. Вещи мои и других девчонок и ребят забрали, что уцелело. Но от мародеров никуда не деться – даже в такое время они орудуют. И на сегодня я не знаю, что из моего вообще осталось. Но знаю, что из тренировочных вещей не осталось абсолютно ничего. Сгорел горный велосипед, около 20 пар лыж сгорели в подвале, палки лыжные, лыжероллеры оказались уничтожены, винтовка, к сожалению, тоже сгорела.
– Главное, что вы живы.
– Конечно. Радует, что все люди, которые были с нами в подвале, выжили. Кто-то остался в Чернигове, кто-то уехал в другие города, страны. И это действительно хорошие новости. Потому что война не стоит ни одной человеческой жизни. Это бессмысленная бойня.
– Были сутки, когда вы вообще не выходили из подвала?
– Чтобы прямо сутки – нет, мы старались подниматься на свежий воздух. Рядом с подвалом стояла лавочка, мы иногда выходили, чтобы посидеть на ней. Или стояли рядом с дверьми, чтобы хоть немного подышать кислородом. Нужно понимать, что ничего позитивного в жизни в подвале нет. Но с каждым днем мы все меньше и меньше выходили на улицу, и уже где-то к восьмым-девятым суткам после начала войны из подвала практически не выбирались, потому что бомбило очень близко.
– Рядом с вашим зданием бомбы не взрывались?
– В тот момент, когда мы были там, обошлось. Все разрушения, которые мы сейчас видим, произошли уже после нашего отъезда.
– Это были самые страшные дни в вашей жизни?
– Да. Было несколько моментов, когда было настолько страшно, что тело сжималось, как пружина. Расслабиться было невозможно. Это было в те секунды, когда над нами пролетали самолеты, когда они снижались.
– Были моменты, когда вам казалось, что все, конец?
– Случались. Как-то прямо над нами самолет снижался, и мы понимали, что он как раз сейчас должен был сбросить бомбу. Но, к счастью, этого не случилось. Потому что если бы сбросил прямо на нас…
– Как вам удалось выбраться оттуда?
– Откровенно – чудом. Мы выехали на машинах, и сейчас я понимаю, что если бы задержались еще на пару дней, то вряд ли бы это случилось. Нам помогли выбраться и местные жители, и тренеры.
Но, если честно, даже когда мы уже приехали в Тернополь (600 км от Чернигова – прим.), не было уверенности, что все будет хорошо. Сегодня уже в Украине нет безопасных точек.
– Когда вы выезжали из Чернигова и видели «пейзажи», о чем думали?
– Да ни о чем. В те минуты мы все находились в каком-то абстрактном состоянии, думать о чем-то было просто нереально. Да и времени на это не было. Просто действовали так, как нужно было действовать в конкретную минуту.
– 15 марта в Instagram появился ваш первый пост после начала войны, и на одном из видео был замечен погибший человек.
– Да, в тот день, когда был обстрел, погибли, насколько мы знаем, два человека. Причем не понимаю, чем вообще стреляли, потому что в тот день все не просто разрушалось, а сгорало. Мы знаем, что один снаряд попал в дом, где находился дедушка. А еще один человек то ли просто перебегал дорогу, то ли бежал тушить дом, но осколки снаряда полностью посекли его тело. Думаю, из-за этого человек и погиб.
– Как не сойти с ума, когда ты находишься в эпицентре?
– К такому, конечно, привыкнуть невозможно. А как не сойти с ума? Как я уже говорила, в такие моменты отключаются абсолютно все эмоции. Наверное, это один из механизмов выживания. Ведь если отдаваться эмоциям, то шансы выжить резко сокращаются. Мы тогда узнали очень много способов, как выжить, находились в состоянии холодного расчета, что и как делать. Какие-то планы строить просто нереально.
– Находясь в подвале, вам удавалось поддерживать связь с родными?
– Дней 9 связь еще была, а вот когда пропал свет, практически сразу пропала и связь, и интернет. Какое-то время телефон был разряжен, не было возможности его зарядить. На самом деле такой интересный опыт – мы не получали никакой информации, находились в каком-то своем вакууме, учились справлялись со своими страхами и мыслями.
– Ваша жизнь разделилась на до 24 февраля и после?
– Жизнь я не разделяю на до и после – это все равно одно целое. Это все равно часть пути, часть жизни. И если бы моя жизнь закончилась там, значит, так суждено, значит, такой мой путь. Могу сказать, что в те дни я сама не всегда принимала правильные решения. С течением времени, когда организм приходит в спокойное состояние, поняла, что что-то нужно было сделать по-другому.
В такие моменты отчетливо понимаешь, кто ты, что ты из себя представляешь как человек. Можно увидеть, кто есть твои друзья, близкие. Даже те люди, которых ты видишь первый раз в жизни, становятся дороги. Когда времени нет, людей раскрывает война.
– Спустя два месяца вам легко рассуждать о том времени?
– Нет, все равно страшно. Но на самом деле никто не знает, сколько нам отпущено, где повезет, а где можно идти в мирное время, ни о чем не подозревать – и все вдруг закончится. Если суждено, ничего с этим уже не поделать. А если повезло, если ты жив, значит, это не просто так. Значит, есть еще дела, которые ты должен выполнить на Земле. Для чего-то ты еще нужен здесь, для чего-то важного.
– Что за люди вас приютили после того, как вам удалось эвакуироваться с базы?
– Были и знакомые, и совершенно незнакомые люди. После подвала мы пробыли еще в трех местах. Где-то по одной ночи, где-то несколько суток. Каждый раз нам помогали прекрасные люди. При этом помогали абсолютно бескорыстно, хотя многие из них потеряли практически все свое имущество.
– Когда оказались в безопасности, слов поддержки, звонков и сообщений было много?
– На самом деле за время войны их было не так уж и много, как кто-то мог бы подумать. Сейчас такая ситуация, что если ты жив, цел, руки и ноги на месте, нужно ближнего поддержать. Это намного важнее, потому что есть люди, которым намного сложнее.
– У вас же наверняка есть знакомые и друзья из спорта России и Беларуси. Оттуда поступали какие-то слова поддержки?
– Если говорить конкретно о спортсменах, то из России никто не связывался. А из Беларуси были слова поддержки.
– Вы ожидали большей поддержки?
– Я не живу по принципу, что нужно от кто-то чего-то ждать. Поэтому благодарна и тем словам, которые были. А так, скажу честно, были люди, которые меня немного разочаровали. Казалось бы, я передавала им опыт, делилась чем-то, долгое время была рядом, а сейчас эти люди ничего не написали, не спросили, как у меня дела, жива ли я вообще. С другой стороны, они же мне ничем не обязаны.
– Вы говорите о тех, с кем выступали в одной команде в Беларуси?
– Не только. Мне кажется, в любой ситуации человеческие качества все-таки должны преобладать и перевешивать
– Какие у вас эмоции от того, что беларусские биатлонисты не высказываются о войне, никак не поддерживают Украину?
– Я прекрасно понимаю, почему так происходит. Даже я не уверена, что на их месте вышла бы в первые ряды и кричала, как и что нужно делать. Реально, когда есть опасность, что можешь потерять абсолютно все, далеко не все готовы совершать определенные поступки, терять свои карьеры. Тем более, если объективно, далеко не всегда эти поступки способны что-то изменить. К тому же важнее слов действия, и их не обязательно придавать огласке.
– Кто-то из ваших знакомых из беларусского спорта помогает делами?
– Да, это люди из мира биатлона.
– Многие, если судить по соцсетям, живут так, будто ничего и не происходит: собачки, отдых, пляжи. Что вы думаете о таких людях?
– На самом деле так живет весь мир. Когда мы приехали в Киев, сразу удивились, что, несмотря на войну, работает много магазинов, в домах горит свет. По сути, была обычная жизнь, не считая блокпостов. Первое время это немного удивляло и даже шокировало, но постепенно пришло понимание, что все-таки нужно приходить в себя, возвращаться к обычной жизни, иначе психика не выдержит и будут последствия.
– Такая жизнь в соцсетях, о которых мы говорили выше, направлена на то, чтобы не сойти с ума?
– В какой-то степени да. Если у человека есть возможность поднять себе настроение каким-то шутками, смешными видео, нужно использовать эту возможность. Если сидеть в постоянном напряжении, ни к чему хорошему это не приведет. Уходить только в негативные эмоции нельзя – организм начинает рассыпаться. Я вижу, как люди выкладывают какие-то картинки, мемы, и это на самом деле неплохо, потому что люди таким образом отвлекаются, хотя бы на время, от всего негатива.
– Как вы относитесь к отстранению беларуских и российских биатлонистов от Кубка мира, других международных соревнований?
– Поддерживаю бан российских спортсменов. Мы все прекрасно видели, к чему можно прийти, если их не банить. В частности, стали свидетелями поступка российского картингиста.
Есть спортсмены из России, с которым я общалась. Но, к сожалению, никто из них не написал каких-то слов поддержки. Не нужно выкладывать посты, делать еще что-то, что могло бы повлечь за собой какие-то последствия. Обычное сообщение в личной переписке могло бы исправить ситуацию. За это никто бы не посадил, не выгнал бы из команды. Хотя [украинский биатлонист] Дима Пидручный говорит, что ему несколько спортсменов из России все-таки написали. Это большая радость, потому что мы видим, что есть те, кто не поддерживает войну.
Элементарные сообщения дали бы нам понять, что в России спортсмены, те же биатлонисты, понимают, что происходит, поддерживают нас. Но если тишина, значит, мы делаем вывод, что эти люди поддерживают войну. Или им вообще на все пофиг, никакой гражданской позиции у них нет. Я поддерживаю отстранение таких людей. Спорт – это мягкая форма политики, и мы не раз это видели. Спортсмены зачастую используются как политический инструмент. Пока спорт поддерживается государством, он все равно так или иначе будет частью политики.
– Вы сказали, что поддерживаете бан российских биатлонистов. А беларусских?
– У меня двоякие ощущения. Кое-кто, пусть и не публично, делает все, что может, чтобы помочь украинцам. И это явное свидетельство того, что люди не поддерживают войну. Плюс мы не видели от беларусов чего-то такого, что явно бы указывало на их поддержку сегодняшних событий.
– То есть их можно было не наказывать так жестко?
– Возможно. Но беларусские спортсмены сегодня идут таким прицепом к российским. Это понятно, потому что Беларусь также причастна к войне. Возможно, атлеты могли бы что-то поменять, но спорт в Беларуси очень сильно привязан к государству, и у спортсменов в данном случае просто связаны руки.
– Биатлонистка из Латвии Байба Бендика считает, что таким спортсменам, как Анна Сола, которая не подписала провластное письмо, в отличие от коллег по сборной, можно разрешить участвовать в соревнованиях под нейтральным флагом.
– Полностью с ней согласна. Сола действительно очень сильно рисковала своей карьерой, была на грани вылета из национальной сборной. Но ее поступок показал, что у Анны есть сила духа, характер. Такие действия показали, какой позиции она придерживается.
Да и вообще мы видим, что спортсменов, которые готовы выразить свой протест, в Беларуси немало. Кто-то из них потерял все, закончил карьеру, кто-то продолжает оставаться в спорте, но находится под жестким контролем государства. Тем не менее, такие люди поступили очень сильно и смело.
– Расскажите, чем вы сейчас занимаетесь.
– Самое главное, что нахожусь в безопасности. Стараюсь поддерживать форму, помогать украинцам, когда есть возможность.
– Видел, что вы волонтерите в Словении.
– Да, здесь нам в этом помогла словенская горнолыжница Ана Буцик, она привезла большую часть гуманитарной помощи. Кое-что мы закупали сами, на один из дронов собирали деньги и смогли закупить дополнительно. За это огромная благодарность небезразличным людям! Мы все отправили украинской армии, и нам потом пришли фотографии, что все получено.
– Где именно вы сейчас находитесь?
– В Поклюке. Здесь много наших спортсменов, но по большей части дети, юноши и юниоры. Есть часть тренеров. Но из национальной команды людей совсем немного.
– Когда вы рассчитываете вернуться в Украину?
– Конечно, хотелось бы побыстрее. Каждый день об этом думаю. Сейчас одно желание – вернуться в страну, к нормальной жизни и заниматься любимым делом. Восстанавливать все, что разрушено, чтобы двигаться дальше.
– Вы допускаете мысль, что Россия может победить в этой войне?
– Нет, и никто из украинцев не допускает такой мысли. Добро всегда побеждает зло. И не зря есть поговорка: «Кто с мечом на нашу землю придет, тот от меча и погибнет». Мы не один раз видели, что это правда. Поэтому я уверена, что Украина победит.
– А если гипотетически предположить, что Россия победит, что будет с Украиной?
– Борьба все равно продолжится. Завоевать – это одно, а удержать – совершенно другое. Народ Украины свободолюбивый, и жить под гнетом точно не будет. Все города будут освобождены, а все референдумы, которые хочет провести Россия на временно оккупированных территориях, будут признаны недействительными.
Фото: Instagram Дарьи Блашко
