Как спортивный массажист из Беларуси получил в Украине уже два ордена «За мужество» – первым среди беларусов

Этот беларус не прячет лица, но не называет имени, ограничиваясь позывным «Жерар». На Родине он учился на спортивного массажиста, но никогда не работал по специальности. Перепробовал себя в самых разных сферах, а в конце 2020-го из-за угрозы репрессий уехал в Украину. Работал на СТО в Киеве, а в арендованном доме в Ирпене принимал соотечественников, которые также бежали от режима Лукашенко.

Сегодня тот дом наполовину разрушен, но Жерар все равно снимает его. Хотя прямо сейчас 37-летний мужчина далеко – в составе 225-го отдельного штурмового батальона Вооруженных сил Украины воюет в Курской области России, возглавляя подразделение «Тур», которое занимается эвакуацией и ремонтом бронетехники.

«Трибуна» поговорила с Жераром о страхе, контузиях, советской и натовской технике и перспективах Александра Лукашенко.

– Что такое день рождения на войне, как его празднуют?

– Этот день отличается от остальных лишь тем, что много звонков от командования, побратимов, много сообщений с поздравлениями. Больше ничем не выделяется. Как и год назад, в день рождения я был не на передовой. Правда, в 2023-м специально поехал к ребятам на передовую, с ними отметил. Торт привез, как делают и другие парни.

– Что желают в такие дни?

– Самое главное – счастья и здоровья.

– Думали когда-нибудь, что дни рождения будете отмечать на войне?

– Слушайте, да я никогда не мог подумать, что вообще окажусь на войне. Не то, что отмечать тут праздники. Но вот как получилось. Тем более я прежде не был связан с военным делом, не служил.

– А чем занимались в Беларуси?

– Да всем по чуть-чуть: и менеджером был в сфере продаж, и начальником работал, и антиквариатом занимался, и в строительстве был, и в общепите, и на СТО. В общем, разносторонний человек. Что касается образования, то учился в одной из минских школ в физико-математическом классе, а после школы пошел в частный спортивный колледж на спортивного массажиста. Если честно, туда было несложно попасть, поэтому и пошел. Особо никто не цеплялся к знаниям математики, химии и так далее, было просто поступить. Плюс после школы хотелось как можно дальше от физики и математики оказаться.

– А опыт в сфере спортивного массажа был вообще?

– Конкретно в спорте не было, но руки у меня сильные, потому что с детства занимался реконструкцией, участвовал в различных постановочных рыцарских турнирах, фехтовал тяжелым клинковым оружием. Так что, можно сказать, со спортом был связан в определенной степени. Но после колледжа ни дня не работал по специальности. Сразу пошел на стройку: сперва – помощником промышленного альпиниста, а после уже сам был альпинистом.

– Стремление постоянно пробовать что-то новое – это черта характера?

– Все потому, что у меня, считаю, все получается. Вот за что ни возьмусь, в какую бы сферу ни попаду, все получается. Плюс интересно пробовать что-то новое. При этом не припомню сферу, в которую пришел бы и подумал, что это точно мое, что свяжу свою жизнь конкретно с этим делом. Везде работал определенное время, а потом менял профессию. Самое интересное, что никогда затем не возвращался туда, где работал прежде. Поработал в стройке – ушел оттуда – и больше не возвращался.

– В 2020-м вам пришлось кардинально поменять жизнь – в декабре того года вы вынужденно покинули Беларусь. Как так получилось?

– Все банально: я был очень активным участником протестов. Прямо очень-очень. Пропускал митинги, только когда болел или сидел. Вот как начались в Минске акции в августе, так до декабря почти на всех и был. Естественно, несколько раз задерживали. Первый раз – в августе. Тогда просидел четыре дня, нас тогда сильно били, как помню, но выпустили, потому что какое-то послабления от Лукашенко было, многих отпускали. Потом еще два раза задерживали, по 30 суток давали.

– Желание уехать из Беларуси зрело или все произошло спонтанно?

– В декабре мне дали конкретный намек, что если не уеду, то мне светит большой срок. Времени раздумывать особо не было, быстро собрал вещи и уехал на машине в Санкт-Петербург. Рассматривал Россию как перевалочный пункт. Поучаствовал в Питере в митингах за Навального, походил с бело-красно-белым флагом. Там меня не задерживали. Вообще, честно скажу, для беларуса, который прошел митинги на Родине, российские акции протеста – прогулка, детский лепет. Чуть ускорился – тебя уже не задержат. Брали в основном тех, кто совсем не бежал или просто стоял рядом, полиция особо за людьми не гонялась.

В России оставаться не планировал, ничем там не занимался. Оттуда планировал поехать либо в Грузию, либо в Украину. Выбрал второй вариант, потому что дешевле. И в феврале 2021-го перебрался в Украину через «Три сестры» (пункт пропуска на границе Беларуси, России и Украины – прим.).

– Чем занимались в Украине?

– Ремонтом автомобилей. Это единственный случай, когда вернулся в ту сферу, в которой уже работал. Еще до совершеннолетия ремонтировал машины, занимался кузовщиной. Так сказать, был «металлистом».

– Из новой страны продолжали следить за событиями в Беларуси?

– Конечно. Более того, я, находясь в Украине, старался помогать беларусам. Так как не мог поехать на Родину, в Украине использовал все возможности, чтобы помогать соотечественникам. Донатил, ходил на митинги, обозначал свою позицию. Когда с работой все наладилось, была прибыль, арендовал под Киевом большой дом и принимал там беларусов, которые бежали с Родины. Тех, у кого не было жилья и денег. Люди могли у меня пожить, пока оформляли документы или пока искали работу. И никто мне ничего не платил за то, что жил в доме. В течение года, по-моему, принял больше 30 человек. Кто-то пожил и уехал потом в Европу или другой город в Украине, а кто-то, как, например, Мирослав Лазовский (беларусский доброволец, основатель «Белого легиона», погиб в боях в Бахмуте в мае 2023-го – прим.), остался и вместе со мной работал на СТО. Можно сказать, жизнь устоялась, были планы работать и жить в Украине.

– Какие новости с Родины вас больше всего поразили или тронули за последнее время?

– Наверное, нападение с четырех сторон (отсылка к рассказам Лукашенко о готовившемся нападении с четырех позиций – прим.), поездка на тракторе на скорости 280 км/ч. Но больше всего меня убивает мысль о том, как люди, которые окружают усатого, могут нормально воспринимать подобный бред. Все, что говорит нелегитимный, окружение воспринимает нормально. Меня это наводит на мысль, что эти люди такие же сумасшедшие, как и он сам. Верят и те, кто поддерживает синепалого. Они такие же неадекватные.

– Почему, по-вашему, они верят в этот бред?

– Отсталость, имбецильность. Других вариантов у меня просто нет.

Скоро скажут, что Маск задарил всю власть в Беларуси «Теслами». Те, кто не обладает интеллектом, конечно, поверят. Как и в то, что усатый разогнался на тракторе до почти 300 км/ч по МКАД.

– Как вы считаете, много ли в Беларуси таких, кто верит в это все?

– Думаю, тех, кто понимает, что все это ересь, процентов 90. Ну а стальные верят. Но давайте не забывать, что есть люди, которые действительно верят Лукашенко, а есть те, кому удобно верить Лукашенко. Для своего блага, кармана.

– Недавно Лукашенко заявил, что после войны Беларусь будет помогать восстанавливать Украину. Что думаете по этому поводу и вообще реально ли это?

– Конечно, будет помогать, но не при Лукашенко. Мы же братские народы, будем друг другу помогать. Но усатый не будет в этом участвовать. Где он будет? Как карта ляжет. Может, в Гааге, может, на том свете. Он уже старенький, не молодеет.

***

– Как для вас началось полномасштабное вторжение?

– Со взрывов, 24 февраля я был у себя дома в Ирпене. Там у нас сложилась замечательная беларуссккая диаспора – устраивали праздники, Новый год вместе отмечали. Комьюнити было довольно сильным.

Что касается войны, то минут за пять до того, как раздались первые взрывы, я проснулся, лежал с открытыми глазами. Просто не знаю, почему. Лежал, а потом начали раздаваться взрывы. Скажу честно, я не верил, что война начнется, но мы с ребятами все равно готовились к чему-то подобному. Запаслись водой, едой, провизией. Планировали, как будем действовать, если война начнется, куда поедем. Все было достаточно продумано. В планах – эвакуация в первую очередь женщин, детей, животных. Думали, как вывозить их за границу.

В первые дни войны я тоже уехал в Польшу. Мне дали задачу вывезти девушек и котиков из страны. Но дорога до Львова была очень сложная. Автобус, который нас подобрал, нашелся случайно через знакомых. По дороге он попал в пробку – было принято решение идти пешком. Думаю, сами девчонки на это не согласились бы, но я же им помогал, так что пошли. Потом мне удалось договориться с водителем другого автобуса, нас подобрали. Добрались до Львова – там на вокзале толкучка, билетов нет. Сказал девчонкам, что мы пойдем в вагон, просто будем стоять – и пофиг на контролеров, на штрафы. В итоге удалось уехать.

– А что с вашим домом в Ирпене?

– До сих пор стоит. При этом мой дом разделен на две части. В одной полностью обрушился второй этаж, а та, в которой я жил, осталась цела. Дом находился не на окраине, можно сказать, в эпицентре. Но чудом уцелел.

Хозяева дома уехали в первые дни войны за границу, но продолжили сдавать мне его. Сделали скидку. А когда узнали, что я стал военным, еще уменьшили сумму аренды. До сих пор плачу за дом, но сам там не живу. Туда приезжают на отдых ребята после боев. Можно сказать, арендую дом для побратимов.

Знаете, и СТО, которую мы открыли совместно с ребятами, тоже уцелела.

– Где вы были в Польше и что делали?

– Город Бжеско, но пробыл там совсем недолго. Спустя два дня встретил других беларусов, которые собирались ехать воевать, но пересечь границу мы смогли лишь на восьмой день войны. Мы же беларусы, представители страны-соагрессора, и нужно было разрешение сверху, чтобы въехать в Украину.

– Сколько вы думали над тем, чтобы поехать воевать?

– Да недолго. Когда помогал эвакуироваться котикам и девчонкам, понимал, что вернусь в Украину. К тому же все ребята из нашей диаспоры в первые дни войны записались в добровольцы.

– А до войны вы вообще думали, пойдете воевать или нет, если начнется вторжение?

– Ребята общались между собой на эту тему, даже тренировались. Но я был в стороне, потому что не верил, что война начнется. Был Фомой неверующим. Просто не мог поверить, что в наше время может начаться полномасштабная война. Вот просто не хотел в это верить. Даже несмотря на то, что были определенные разговоры. Мыслей о том, пойду ли воевать, тоже не было. Но когда все ребята собрались и пошли записываться в добровольцы, понял, что оставаться в стороне неправильно.

– Расскажите, как проходило возвращение в Украину.

– Мы с другими добровольцами сидели в Польше неделю и ждали подтверждения из Украины относительно того, что мы действительно едем воевать, что нас ждут в «Азове». Пока ждали, меня, например, приютил знакомый, я жил у него несколько дней. Плюс, снова же благодаря знакомым, удалось устроиться на работу на пивзавод. Вместе с ними чистил кеги. Поработал шесть дней, заработал 400 евро.

Пока ждал документы, ни разу не передумал насчет того, чтобы поехать воевать. Наоборот, с другими добровольцами мы в свободное время занимались подготовкой, закупали разные вещи, одежду.

– Имели представление, какую роль хотите выполнять на войне?

– Нет. Просто хотел быть полезным в любой роли и на любой позиции. В итоге сначала служил в Полку Калиновского, а потом перешел в 225-й отдельный штурмовой батальон ВСУ, возглавляю там поздразделение «Тур».

– В августе 2024 года вы были в Курской области. Что необычного там увидели?

– Да ничего необычного на самом деле: те же люди, дома, природа. Но давайте не будем забывать, что все приграничье России и Украины довольно богатое. Те же Курская или Брянская области. До войны люди там активно занимались бизнесом, связанным с переправкой товаров через границу, имели хорошие деньги на этом. Соответственно, в Курской области мы увидели немало хороших красивых домов.

А вообще я в России много где был, знаю, где там полный ###### [ужас]. На процентах 60-70 территории страны. Причем не только где-то за Уралом, а сразу за МКАДом. Когда жил в Питере, можно было выехать из города на километров 15-20, и начинался ###### [ужас]. Я еще был в Чернобыльской зоне, там есть маленькие деревеньки, которые потихоньку вымирают. Так вот такая картина на процентах 70 всей территории России, мне кажется.

– Какое впечатление у вас осталось от общения с местным населением?

– Мне удалось пообщатьмя только один раз. Жители разговаривали на украинской трасянке, говорили, что украинцы, хоть и с российскими паспортами. Повторяли: «Мы же все братья, а этот ###### [нехороший человек] Путин всех рассорил». Что я мог им ответить? Говорил, что разделяю их мнение. В целом, люди были настроены позитивно, никто не агрессировал, не кричал, не рычал на нас. Достаточно позитивное общение.

– А вы рассчитывали встретить агрессию?

– Честно, даже не думал на эту тему. Просто ехал туда. Я всегда всем говорю: «Сосредоточьтесь на своей работе и делайте ее хорошо. Не думайте о том, о чем вам не надо думать».

– Так получается, что Украина сохраняет территории Курской области, но при этом теряет населенные пункты на Донбассе. Как относятся к этому окружающие вас военные?

– Тяжело это комментировать, потому что могу видеть только со своей позиции, не знаю, о чем думают те, кто сейчас на Донбассе. Если бы съездил туда, пообщался с ребятами, может, и прокомментировал бы. Но пока не отвечу.

Что касается моей позиции, то, считаю, вся Курская операция профита принесла уже больше, чем кто-либо ожидал. Мы открыли окно по нанесению ударов в тыл России, причем не разовых, а почти каждодневных. Подточили логистику врага на таком уровне, на котором не удавалось за время войны.

– Есть мнение, что прорыв Украины пошатнул доверие россиян к власти, что может положительно для Украины сказаться на итогах войны.

– Однозначно. И это тоже профит от Курской операции.

***

– Вы уже несколько лет живете в Украине. А удалось ли вам понять местное общество?

– Можно сказать, да.

– Чем украинцы отличаются от беларусов?

– Во многом мы похожи. Когда украинец, например, говорит на своем языке, я его прекрасно понимаю. Но есть и отличия. В частности, считаю, украинский народ сильнее любит свободу, чем беларусский. Это отголосок в том числе того, что у нас целое поколение выросло при нынешней власти, не замечая, как синепалый планомерно уничтожает страну, народ. А вот украинцы не стали бы такое терпеть. Они уже показали раньше, что любят и ценят свою свободу и независимость.

– Есть ли у беларусов черты, которые могли бы позаимствовать украинцы?

– Конечно. Трудолюбие, честность, порядочность, прямолинейность. Я не говорю, что украинцы не такие, просто у беларусов это все более развито.

– К слову, у вас на СТО работали только беларусы?

– Да, просто так получилось. За неделю до начала войны к нам пришел украинец, но он только учился, так что не удалось понять, насколько он трудолюбив и аккуратен. Впрочем, и среди беларусов были те, которые лучше бы не работали :).

– Как военное начальство к вам, беларусу, относится?

– Очень позитивно. Так сложилось, что все поставленные командованием задачи мы – я и другие беларусы в подразделении – выполняем быстро, четко и грамотно. Даже перевыполняем. Любого командира это не может не радовать. У нас очень высокая инициативность, предлагаем и сами же делаем. Естественно, все это ценится. При этом у меня в подразделении есть и чистокровные украинцы, и они тоже очень хорошо работают.

– Когда началась война и вы только пошли воевать, вам не предъявляли за то, что вы беларус, ведь вторжение было в том числе с территории нашей Родины?

– За всю войну ни разу не встретил каких-то претензий по этому поводу. Честно говоря, когда возвращался из Польши в Украину, думал, что будет какое-то предвзятое отношение. Но ни разу не было претензий. Впрочем, у меня есть объяснение этому. Где бы мы ни были, на какой бы позиции ни находились, всегда свое дело выполняем максимально качественно, добросовестно исполняем поставленные задачи, выполняем приказы. И это сильно влияет на отношение, национальность в таком случае не важна. Да и, объективно, как украинцы могут предъявлять претензии беларусам, которые воюют на их стороне, в том время, как сами многие украинцы бегут от войны через Тису?

– Как относитесь к тем, кто таким образом избегает мобилизации?

– Крайне негативно.

***

– В одном из интервью вы сказали, что видели уже много погибших на войне. Можете вспомнить первый случай?

– Конечно. Случилось это в 2022 году под Николаевом. Можно сказать, мы отбивали наступление русских, и вот тогда я впервые увидел гибель человека. Я принимал участие в той операции.

– Вы убили?

– Не обсуждаю такие моменты.

– Этот случай вас напугал?

– Поначалу было очень много разных мыслей по этому поводу. Разных – не хотелось бы конкретизировать. А вот страха не было. Страх всегда присутствует, когда находишься на позициях, когда выезжаешь на позицию.

– Вы боитесь погибнуть?

– Конечно. Любой адекватный человек этого боится.

– Как преодолеть страх на войне?

– Опять же, возвращаемся к тому, что я говорил: сосредотачивайся на своей задаче, выполняй ее красиво, хорошо и добросовестно. И тогда не будет времени на страх.

– Когда БТР или танк находятся под прицелом дрона, есть ли какая-то инструкция, как повысить шансы на выживаемость?

– Я вам скажу так: не надо много смотреть видео на телеграм-каналах и в YouTube. Я на своем примере знаю, что FPV-дрон может и пять, и шесть, и даже 12 раз в тебя попасть, в твой танк, например, но мы будем ехать, а люди внутри будут живы.

– В вас дрон прилетал?

– Да.

– Что при этом происходит в самом танке?

– Понятно, все очень громко, мягко говоря. Экипаж получает контузию. Но вот у меня был случай, когда я ехал в танке, по нам прилетели два дрона. Контузии не случилось.

– Если случилась контузия, что делать?

– У всех по-разному, она у каждого может проявляться по-своему. Я, допустим, пару раз блеванул, в голове все собралось, может, какие-то шумы в голове есть, но могу уже продолжать выполнять задание. Некоторые люди даже после легкой контузии долгое время не могут привести свое сознание в порядок.

У меня бывало такое, что были прилеты в двух-трех метрах, и ничего, никакой контузии. Много факторов, влияющих на то, получишь ты ее или нет. Например, направление звуковой волны, в какую сторону ты сидишь от взрыва.

– Какой у вас был самый тяжелый случай контузии?

– Как раз не в технике. Это было в 2022 году, недалеко от меня случились прилеты, я сам не понял, что получил контузию. Сознание не терял, единственное, как будто пробки в ушах были. Насте «Север» сказал, что у меня заложило уши, она как врач, исходя из информации, что я дал, дала рекомендацию: просто прочистить уши ватными палочками, перекисью. В итоге только усугубил ситуацию. Понадобилось время, чтобы все пришло в порядок и ничего не болело.

***

– Какое максимальное количество прилетов выдерживал танк из вашего подразделения?

– Пять попаданий FPV-дронов. У меня есть экипаж, который как раз пережил пять попаданий, и все люди остались целы.

– Видео, где показано, как в танк попадает дрон, и машина не может дальше ехать – это какие-то нетипичные случаи?

– На таких видео показано уничтожение танка. Но что меня больше всего бесит, когда я смотрю такие ролики и за что люто ненавижу FPV-дронщиков? Они попадают в технику, она обездвижена, экипаж покидает танк, он не загорается. Просто машина вышла из строя. Но операторы дронов на этот танк, который можно затрофеить, отремонтировать и пустить в дело, тратят по пять-шесть дронов, чтобы добить машину и показать красивую картинку, как он горит. И вот это меня очень сильно бесит. Мы же так теряем потенциал в технике.

Я вам так скажу. После того, как в войне стали использовать FPV-дроны, количество трофейной техники упало в разы. Потому что все делается ради картинки в телеграм-канале, ради видео, которое люди посмотрят и забудут через 10 минут. Обратите внимание на ролики: в процентах 70 на видео уничтожается брошенная техника. Та, которую можно затрофеить и потом самим применять на поле боя. Мне больно смотреть такие видео.

– Когда вы едете в танке, знаете, что находитесь под прицелом дронов?

– Конечно, поэтому мы с ребятами покупаем только самое лучшее защитное оборудование, делаем защиту на технику своими руками. Как говорится, наши жизни в наших руках. Понимаете, когда мы едем по открытой местности, предполагаем, что так или иначе находимся под прицелов дронов. Конечно, быть уверенным в этом нельзя, но вероятность велика. Поэтому едем и надеемся, что приложили максимум усилий для собственной зашиты.

– Какой самый страшный день на войне у вас был?

– Как-то мне понадобилось вернуться в окоп, а когда я там оказался, там кроме меня никого не было. Все ушли, при этом команды отступать не было. Люди просто сами ушли. В это время недалеко шли накаты врагов, слышались стрелковые бои, взрывы гранат. Я сидел в окопе и понимал, что если накат пойдет конкретно на меня, то есть шанс, что я его не переживу. Благо накат врагов отбили, самое страшное меня миновало. А вот тех, кто покинул позиции, командование наказало.

– Если бы у вас была возможность взять любую единицу боевой техники, чтобы вы выбрали?

– Смотря для каких задач. На какие-то и «моталыга» (легкобронированный бронетранспортер-тягач – прим.) пойдет, а на какие-то и «Леопарда» не хватает. Но если говорить в общем, то скажу о двух машинах. Первая – это БТР-Д (советский авиадесантный броневой транспортер – прим.). Я сам на ней не ездил, но делал ей броню, знаю ее характеристики. Очень хорошая машина. Скажу честно, одна машина способна принести столько пользы, что просто фантастика. Ее спускают с самолета на парашюте, плюс она еще плавать умеет.

Еще отмечу машину 1946 года, которая называется «Кашалот» (советская разведывательная химическая машина – прим.). Это машина радиохимической раздведки. Тоже шикарная.

– Вам удалось затрофеить Т-90М3 «Прорыв». В чем ее особенности?

– Во-первых, там стоит двигатель мощностью 1130 лошадиных сил. Во-вторых, там стоит прицел «Калина М» (российский многофункциональный цифровой комплекс управления огнем, разработанный для некоторых модификаций основного боевого танка Т-90 – прим.). Уникальный прицел, очень хороший. Многие даже не подозревали, что есть такой прицел в принципе. Ну и, в-третьих, тот танк, который мы затрофеили, был 2022 года выпуска. Он был напичкан самыми последними разработками.

– Если сравнивать российскую или советскую технику и ту, что есть у НАТО, в чем принципиальная разница?

– Вот, например, в СССР выпускали БМП-2. Это универсальная машина. А у НАТО есть, например, «Мардер». Это машина чисто для городских боев. Так что разница именно в том, под какие задачи берется техника, в остальном отличий немного. Те же «Леопарды» предназначены для танковых сражений – на средние и ближние дистанции, на войну именно против техники. А Т-72 – это простая машина, которая предназначалась для всего: и война против техники, и поддержка пехоты, и ближний бой. При этом, нужно сказать откровенно, советская техника делалась универсальной, и от этого страдал ее функционал, он снижался.

– Вы сами ремонтируете боевые машины. Как этому научились?

– Самоучка. Не скажу, что опыт на СТО помог, я же занимался, как уже сказал, кузовщиной. А танки – это не только металл, но и двигатели, ходовая, электроника, система наведения, оптика. То есть очень много моментов. Если даже взять профессионального моториста с СТО, он не отремонтирует танк. Так что и мне пришлось учиться по ходу дела.

***

– Что такое радость на войне и есть ли на ней минуты счастья?

– Есть, конечно. В качестве примера – то, что я указом Зеленского получил орден «За мужество» II степени. В итоге я стал первым беларусом, у которого есть орден «За мужество» III и II степеней. О том, что мне присвоили награду, сообщил командир. Особых эмоций при этом я не испытал, просто очень рад, что моя работа оценена по достоинству. Значит, все делаю правильно и хорошо, раз это видят и отмечают.

– Что дает вам веру и побуждает оставаться на войне?

– Есть четкий план, которому следую, – это освобождение Беларуси. А там идет война уже несколько десятков лет. С тех пор, как малотщедушные чинуши стали вывешивать на выборах протоколы с данными, которые им спускали сверху. Чинуши, которые наплевали на будущее своих детей, внуков, побоялись проявить стойкость духа и верность своей стране.

– Украина, по-вашему, сегодня сохраняет веру в победу?

– У нас нет выхода, поэтому мы просто не имеем права думать о поражении.

В природе, когда крыса загнана в угол, во многих случаях она все равно спасается. Тот, кто борется до конца, не сдается, выходит победителем. Мы победим – и это точка!

Фото: из личного архива Жерара