«У границы говорили, что вправе расстрелять нас с детьми». Этот беларус чинил авто для фронта, видел ужасы под Киевом и был на допросах СБУ

В 2022 году минчанин Петр Шляхтенко отправился воевать за Украину – когда в страну в том числе через Беларусь вторглась российская оккупационная армия, мужчина решил показать, что не все беларусы плохие. А для помощи фронту пригодились увлечение автомобилями – Шляхтенко, который когда-то участвовал в соревнованиях по автокроссу, стал механиком.

В интервью «Трибуне» 37-летний беларус с позывным «Механ» рассказал о службе в Полке Калиновского, самых необычных машинах, которые приходилось чинить, и посещении Ирпеня в первые дни войны.

– Машинами увлекаюсь всю свою жизнь – отец привил любовь. Еще в детстве я параллельно с учебой активно занимался автоспортом. Начал лет так в 12. Четыре года посвятил автокроссу, участвовал в разных соревнованиях, стал кандидатом в мастера спорта. Закончил по финансовым причинам – родители уже не могли тянуть мое увлечение. В этом виде в Беларуси спонсорства особого нет, а на своих финансах сложно: хорошая машина для выступления на мировом уровне стоит около полумиллиона долларов, плюс нужны деньги для механиков, команды. Очень затратная история. Показательно, что из всех, с кем я занимался в детстве автокроссом, только один человек остался в профессиональном спорте. А я потом на любительском уровне гонял, но ничего серьезного.

Планировал получить высшее образование в БНТУ на факультете информационных технологий, но ушел оттуда, выбрал работу. С товарищем в гараже занимались таким автобизнесом – что просили, то и делал: чинил машины, перекрашивал, гайки крутил.

– Как и почему вы покинули Беларусь?

– В 2020-м у нас появилась надежда на перемены. До 9 августа я не был активным, никуда не ходил, просто следил за всеми событиями, не более того. А вот вечером 9 августа пошел на стелу. Там попал в события («силовики» Лукашенко стали закидывать гранатами тех, кто протестовал против фальсификации «выборов» – Tribuna.com), но успел убежать. Потом не пропускал ни одного марша.

Задержали меня в начале ноября после марша. Мы с товарищами просто стояли во дворе в районе «Короны» на Кальварийской, разговаривали. Сзади подлетели омоновцы, заломали руки и начали говорить, что мы разбили стекло в милицейской машине. Где доказательства? Ответ был один: «Мы знаем, что это сделали вы». Допросы проходили максимально абсурдно. Дали мне 15 суток за «хулиганство». Успел посидеть на Окрестина, в Жодино и в Барановичах. Но еще легко отделался – одному из тех, с кем меня задержали, дали полтора года по уголовной статье.

Через месяц после того, как посадили моего товарища, мне начали поступать звонки из различных служб – из налоговой, например, мол, надо прийти и принести какие-то документы. Потом были звонки из других структур. Понял, что меня начинают поджимать. Помню, еще звонил следователь, просил прийти и дать какие-то показания. На что я ответил, что не в Минске, приду, когда вернусь.

В Минске я просидел до мая 2021 года. Сдал ПЦР-тест – и на самолете 1 мая рванул в Киев. Только над ним и выдохнул. Приземлился, а на следующий день мне позвонили из РУВД с вопросом, где я. Я ответил, что в Украине. Следователь: «В смысле? А кто вам разрешал уезжать?» Мол, я должен был приехать и подписать протокол какой-то. Что сказать, вовремя я все сделал. Тем более через пару недель посадили самолет с Протасевичем. Хотя мне очень не хотелось уезжать – дом есть дом.

– Чем занимались в Украине?

– Меня приютили друзья, но уже через неделю нашел себе квартиру, не хотелось напрягать людей. Устроился на СТО мастером-приемщиком, а еще таксовал – интересно было посмотреть Киев, да и деньги дополнительные. В то время познакомился с представителями беларусской диаспоры в Киеве, а так как у меня постоянно была арендованная для работы в такси машина, то помогал беларусам, которые приезжали в Украину – например, забирал людей от границы. Помню, была семья, где женщина убегала из Беларуси на восьмом месяце беременности, а мужчина по дороге ногу сломал. Помогал этой семье два месяца: они со мной жили, я их возил по врачам, помогал с документами. Не считаю, что делал что-то сверхъестественное, просто хотелось облегчить жизнь беларусам.

– Начало Россией войны стало для вас неожиданностью?

– Думал, что она начнется, но как минимум на полгода позже – будут заниматься подготовкой, еще чем-то.

– Когда вы таксовали, общались с украинцами? Говорили ли они о возможной войне?

– Большинство понимало, что война начнется – как по-другому объяснить присутствие тысяч военных на границе с Украиной в Беларуси. Но те же украинцы не могли поверить, что войска пойдут на страну в том числе со стороны Беларуси. Говорили, что такое невозможно – мы же братские народы. Украинцы думали, что все может ограничиться сражениями на востоке страны, ну максимум в районе Чернобыля. Того, что русские так быстро дойдут фактически до Киева, пройдут 100 км за пару часов, никто не предполагал.

Сам я рассказывал пассажирам иногда, из-за чего вынужден был уехать. Некоторые в ответ говорили: «Да ладно? Мы думали, что в Беларуси все хорошо, все в порядке». Но многие были в повестке, знали, что происходило. И даже говорили мне, что поддержат беларусов, готовы их принимать. До войны к беларусам очень хорошо относились. После начала вторжения, естественно, все поменялось.

Помню, ехал на границу с Польшей на машине с беларусскими номерами – вывозил беларусских детей. Ближе к границе остановили силовики, начали говорить, что имеют право расстрелять нас на месте, потому что мы представители страны-агрессора. Я им объяснял, что ни в чем не виноват: сам сбежал с Родины, застал начало войны в Украине, помогаю беларусам, а усатый таракан заставляет меня чувствовать вину за то, что я беларус, потому что он допустил такое развитие событий. В общем, нас отпустили. Потом, пока мы стояли в многокилометровой пробке на границе, я ходил и чинил людям машины. В очереди украинцы узнали, что я разбираюсь в автомобилях, так просили помощи.

– Вы не раз ездили на границу?

– Вместе с детьми-беларусами я выехал в Польшу, где устроился в волонтерский центр недалеко от границы. Развозил оттуда людей по Польше. Польские спецслужбы как-то меня допрашивали, их смутило, что я на машине с беларусскими номерами бесплатно развожу украинцев по стране. Убедил, что просто помогаю. Все это время не покидало меня чувство вины за то, что со стороны моей Родины зашли убийцы, которые уничтожали обычных граждан. Мне было стыдно за Беларусь.

– В какой момент приняли решение вернуться в Украину?

– Каждый день в своем окружении говорил, что хочу в Украину. Меня называли больным, не понимали моего желания. А мной двигало внутреннее какое-то чувство. Хотелось доказать украинцам, что беларусы не виноваты в том, что в стране усатый мудак, которого не удалось в 2020-м скинуть.

При этом у меня не было желания ехать и убивать. Плюс я банально не знал, куда ехать. Но в Варшаве попал в Беларусский дом, там набирали рекрутов. Сказал, что хочу вернуться в Украину, и что разбираюсь в автомобилях, могу починить. Мне сказали, что батальону Калиновского как раз нужны такие люди. Уехал в третьей группе добровольцев. Почти сутки отстояли на границе. Довезли нас до Киева, и там я уже практически сразу начал ремонтировать, приводить в порядок машины.

Как-то раз вывозил ребят с задачи с окраины Ирпеня (город под Киевом, где российские оккупанты в феврале-марте 2022 года с особой жестокостью пытали и убивали мирных жителей – Tribuna.com). У них не запускалась машина. Не было времени разбираться – просто зацепил на трос и вывез. А потом оказалось, что ребята случайно запустили противоугонную систему, поэтому авто и не заводилось.

Через несколько дней, уже во время зачистки, был в центре Ирпеня. Вместе с «Волатом», «Брестом». И видел все трупы, убитых, лежащих на дорогах. Такой ужас, что просто невозможно описать. Местные жители показывали ямы, где пытали людей.

У «Бреста» были сильные лидерские качества, такая харизма, что за ним хотелось идти. Он мне как-то предлагал поехать на одно боевое задание. Желание у меня было, адреналин зашкаливал. Но не было ни знаний, ни подготовки. Да и не хотелось никого подводить. Меня же брали, чтобы я ремонтировал машины и подбирал водителей.

– Когда видели ужасы войны, трупы, не хотелось уехать из Украины?

– Нет, ни малейшего желания. Наоборот, это только мотивировало для того, чтобы оставаться и дальше делать свою работу.

Ребята из ВСУ, с которыми пересекались, зачастую не понимали, что мы, беларусы, делаем в Украине, мы же не обязаны ее защищать. Но после общения с нами меняли свое мнение, начинали восхищаться беларусами.

– Зачистка Ирпеня – самый страшный эпизод войны для вас?

– Самое страшное – это трупы гражданских, которые ни в чем не виноваты. Не могу описать чувства, когда увидел расстрелянную в машине семью. Страшно было узнать, что погиб «Брест». Все смерти ужасны по-своему. Я терял в том числе друзей.

– В Киеве вы работали на какой-то базе?

– Нет, единой точки не было – ездил по СТО, куда пригоняли машины для ремонта. Приходилось заниматься им в разных местах, искать везде детали. Фирмы, которые поставляли запчасти, в первые дни не работали от слова совсем, так искали у частников. Большинство украинцев, какие-то фирмы помогали бесплатно.

– В каком самом плачевном состоянии к вам поступал автомобиль?

– Самое плачевное состояние – это если у автомобиля разваливается рама. Такие пикапы приезжали с боев. Но война, показала, что пикапы выживают в этих условиях. Они многозадачны, поэтому очень надежны.

– Самый необычный автомобиль, который вам приходилось ремонтировать?

– Geely Tugella. Кто-то из беларусских бойцов его пригнал, приехал на нем, по сути, на войну. Эта машина часто была на полях боя, через полгода была совсем побитая, помятая. Но ездила, не подводила.

– К слову, если бы вам сказали починить танк, а не автомобиль, справились бы?

– Да. Сами по себе детали одинаковые, главное отличие – размер. Но у меня не было инструментов для того, чтобы чинить танки. А так я работал с «Козаками» (семейство украинских боевых бронированных машин – Tribuna). Ничего страшного, все было понятно. К слову, эти автомобили вообще не предназначены для боев вне городской зоны. Бывали случаи, когда к нам приезжали «Козаки» с вывернутыми колесами. Машины попадали в ямы – рулевая тяга ломалась. Не самые надежные в этом плане бронемашины.

Лично мое мнение – в этой войне в первую очередь нужны мобильные машины. Чтобы проехать на машине через мину и не взорваться на ней, скорость должна быть не менее 80 километров в час. Тяжелые бронированные машины не справятся с таким, особенно на пересеченной местности. Вот в Америке очень популярны трофи-траки (гоночные машины для бездорожья – Tribuna.com). Они скачут по пересеченной местности, подвеска очень надежная. Думаю, такие автомобили закрывали бы на войне много задач. Но, как я смотрел, в США такая машина стоит в районе 70 тысяч долларов, и это самая простая модель. Понятно, никто на войне не готов тратить такие деньги на машину, которая может «погибнуть» за один день.

– По мнению некоторых экспертов, на фронте пригодились бы инкассаторские бронированные машины.

– Эти машины сейчас используются – в том числе для эвакуации с поля боя. Но есть свои минусы. Автомобили бронированные, но днище никак не защищено. И был случай, когда раненых в ней везли, машина наехала на мину, которая взорвалась, авто откинуло на вторую мину – все ребята погибли.

– Приезжали ли к вам машины, в которых, как вы могли увидеть по следам, погибали люди?

– Конечно. Было реально много машин, где весь салон был в крови. Плюс расстрелянные, побитые осколками.

– Какие чувства при этом возникали?

– Да никаких. Относился даже к этому как к своей работе, просто выполнял ее.

– Вы сами вытаскивали машины с линии фронта?

– Нет, был только в серой зоне, это за линией фронта. Забирал с разных направлений машины. Под обстрелы не попадал, но прилетало недалеко. Естественно, было страшно, но со временем привык.

– Какая зарплата у автомехаников на войне?

– Такая же, как у обычных военных. Хотя многие не ценят работу автомехаников. Были случаи, когда мне пригоняли автомобиль с боевого и говорили, что срочно нужно его починить. А таких «срочных» у меня 40-50. Объясняю – так в ответ психуют, угрожают.

В целом, если ты находишься на фронте, зарплата одна, если в тылу – другая. Также сумма зависит от количества дней, проведенных на боевом задании. Если говорить о конкретных цифрах в месяц, то ВСУшники получали в большинстве своем 50 тысяч гривен (около 1200 долларов – Tribuna.com), военные-иностранцы – около 70 тысяч (около 1600 долларов – Tribuna.com). И меня всегда удивляло, что Украина иностранцам денег давала больше, чем своим. Если же воевали на линии фронта, то получали свыше 100 тысяч гривен (более 2300 тысяч долларов – Tribuna.com).

– Вы пробыли на войне два года. Почему ушли из полка Калиновского?

– Не сошлись взглядами на некоторые вещи с руководителями.

– Вас якобы подозревали в воровстве денег, предназначенных на покупки автомобилей, бензина и запчастей.

– Меня два раза по этому поводу допрашивали в СБУ, я проходил детектор лжи. Если бы за мной что-то было противозаконное, то, думаю, мы бы с вами сейчас не разговаривали. А так я сам ушел из полка.

– Ушли вы в мае 2024-го. Чем занимались после этого?

– Некоторое время ничего не делал, а потом хотел вернуться на войну, но уже не в полк Калиновского. Был вариант устроиться водителем бензовоза, но меня три месяца мурыжили, и в итоге ничего не срослось. В это время потихоньку в частном порядке в Киеве ремонтировал машины. До сих пор этим занимаюсь.

– Недавно для вас объявляли сбор денег для переезда в Польшу и подготовки к родам жены (на момент выхода интервью у семьи уже родился ребенок – Tribuna.com).

– Да, все, что было накоплено, ушло на здоровье для жены. Переехать мы хотели, но сейчас уже нет возможности. Плюс у меня нет стабильной работы.

– Вы шли на войну с целью доказать, что не все беларусы поддерживают режим Лукашенко, что они хотят помочь украинцам. Можете сказать, что своей цели достигли?

– В каком-то смысле да. Сначала было много негатива к беларусам, но полк очень многое сделал, чтобы это отношение со стороны украинцев, ВСУ поменялось. Все ребята, которые связаны с полком, внесли огромный вклад. Это коллективная история – мы находились и находимся на стороне добра.

Фото: из личного архива Петра Шляхтенко