Tribuna/Прочие/Блоги/Кровь с молоком/«На спор закатывали Орловского в угол ударами по печени». Как дрались в 90-е

«На спор закатывали Орловского в угол ударами по печени». Как дрались в 90-е

Один из основателей отечественной школы кикбоксинга, первый белорусский боец, принявший участие в турнире UFC, и бывший тренер Андрея Орловского Дмитрий Степанов - о том, как все начиналось.

1 октября 2015, 11:20
17
«На спор закатывали Орловского в угол ударами по печени». Как дрались в 90-е

Один из основателей отечественной школы кикбоксинга, первый белорусский боец, принявший участие в турнире UFC, и бывший тренер Андрея Орловского Дмитрий Степанов – о том, как все начиналось.

- Когда в вашей жизни появились единоборства?

–  Наверно, лет с семи-восьми. Но тогда еще не было на территории СССР таких видов, как современные единоборства. Были какие-то виды борьбы, бокс и прочие движения. Меня очень заинтересовало каратэ, и где-то с семи лет я мечтал попасть в секцию, надеть кимоно и стать каратистом. Я же родился в Киеве, а в Минск приехал в 1979 году, но секции каратэ здесь не нашел. Зато нашел возле дома группу по дзюдо и прозанимался там около года. А в это время в комплексе «Горизонт» на Куйбышева уже открылась секция каратэ.

- Так каратэ же было запрещено.

– Еще нет, его запретили только в 1984 году, а это был 1979-й. Мама меня туда записала, первый набор был порядка 160 человек. Моим первым тренером был Евгений Павлович Крапивный. Вот, собственно, оттуда все и началось.

- Когда каратэ все-таки запретили, не страшно было им заниматься?

– Когда каратэ запретили, все очень быстро поняли, как это можно обходить. Вместо секций каратэ появились группы здоровья, самообороны, рукопашного боя. Под какую-то марку все уходили и, в принципе, тренировались так же, только без широких наборов, без соревнований – получалось, что все было более закрыто, но качество от этого не страдало.

- В 1989 году вы попали в клуб «Атлетик» к Андриевскому. Так?

– Немного не так. С Александром Андриевским я познакомился, когда «Атлетика» еще не было. Когда я ушел в армию в 1986 году, еще действовал запрет на каратэ. В армии удалось немного попрактиковаться в рукопашном бое, участвовал в соревнованиях ВДВ СССР, где-то успешно, где-то – нет. И когда вернулся, понял, что хочу каких-то реальных результатов. Все говорили, что каратэ вот-вот откроют. В 1989 году прошел первый закрытый чемпионат республики по каратэ, я тогда стал чемпионом в своем весе. И потом, где-то через полгода, каратэ действительно открыли и провели первые официальные соревнования. А с Андриевским мы познакомились в том же 1989 году на тренировке у моего тренера по каратэ Леонида Николаевича Лущика. Познакомились жестко – у нас был спарринг. Мы друг другу тогда жестко наваляли, для меня было откровением, что пришел такой мужчина (он был меня на 7 лет старше) и оказал мне достойное сопротивление.

И вот мы с ним познакомились, пообщались и решили работать вместе в этом направлении. Видимо, он разглядел какую-то перспективу во мне – спортивный стаж в каратэ у него был достаточно большой. Вот он и предложил мне сотрудничать. Ну как сотрудничать? Мы вместе тренировались, тренировали других, проводили спарринги, ездили к нашим друзьям в Литву – там очень сильно развито каратэ. Так и завязалось все. И уже после чемпионата по каратэ мы начали думать, как делать что-то в контактном стиле.

- Стали заниматься кикбоксингом?

– Тогда это никак не называлось. Мы понимали, что нам больше неинтересно просто махать по воздуху и делать какие-то сольные композиции – к тому времени мы уже все прочувствовали «вкус крови», и нам хотелось делать больше. Без денег, на одних амбициях. Тогда еще не было ни призовых фондов, ни грамот. Просто были амбиции и самолюбие, которые заставляли драться и побеждать. И уже только после этого мы начали понимать, что в мире происходит что-то, чего мы не знаем. Поэтому и появилась идея начать культивировать такой вид спорта, как кикбоксинг. Тогда еще не было интернета, все изучалось по каким-то кассетам, по фильмам художественным, по буклетам, брошюрам. Мы понимали, что люди дерутся, понимали, что они дерутся в полный контакт. Смотрели видео, как работают профессионалы, – это было достаточно завораживающе. Начали пробовать сами. У нас тогда даже федерации еще не было. Был только наш клуб «Атлетик» и начал зарождаться «Динамо-008». У нас был костяк: Смирнов Володя, Вова Задиран, я, Саша Андриевский, Игорь Дорожинский, Валера Карачун, Андрей Пантелеев. Мы все что-то пробовали. Проводили турниры раз в полгода точно. «Атлетик» был организатором первого всесоюзного турнира по кикбоксингу, который проходил в СКА в Уручье в январе 1990 года. Чемпионами этого турнира были Кличко Виталий, я, Смирнов Володя, Игорь Шарапов, Володя Задиран, Валера Карачун, еще Артюхович, Белоусов – люди, о которых сейчас никто и не вспоминает, хотя они были законодателями моды в кикбоксинге, у них были первые титулы и просто классные бои. Была одна фишка турниров, которые проводил «Атлетик», – мы не проводили «левых» турниров, с подставными боями и заранее известными результатами. Хотя в то время было много «дешевых» титулов и неизвестных чемпионов. Нас интересовало другое – были амбиции, и мы цеплялись за очень сильные организации типа WKA или ISKA, которые были престижны. Смысл был не в том, чтобы нахвататься каких-то поясов и звезд на плечи, а в том, чтобы подраться на высоком уровне, где хорошие гонорары, где турниры известные, где дерутся ребята, которых можно было увидеть в кино или на учебных кассетах, т.е. настоящие звезды. Вот это престижно, мне кажется. Поэтому когда мы приглашали бойцов, мы приглашали не «мясо», чтобы отлупить его и красиво поднять руки. Нам не было интересно обмануть публику и сделать вид, что белорусы самые сильные. Нам нужно было привезти крутой бой и показать класс. И нам это удавалось, поэтому все наши бои были очень тяжелые. Потом к составу «Атлетика» присоединились россияне, приезжали литовцы, казахи. На наших турнирах Дворец спорта всегда был полон: люди сидели на полу, в проходах, в партере. В моем поединке в 1992 году с Алленом Любо я пять раундов отгребал реально, было три нокдауна, я повалялся в каждом углу и понимал, что бой может закончиться очень страшно. Мне тогда тренеры в углу шептали: давай, мол, бой останавливать. Все же мне удалось победить нокаутом, но это было тяжело. Вот в этом была наша фишка.

Первый всесоюзный турнир по кикбоксингу, январь 1990 года. Дмитрий Степанов – третий справа.

- Потом «Атлетик» открыл филиал в США.

– «Атлетик» открыл филиал в Чикаго в 1995 году. До этого времени мы достаточно успешно покатались в Европе по чемпионатам, и потом появилась возможность все это дело развивать в Чикаго. У нас были по бизнесу контакты, люди неплохо занялись промоуцией и организовали нам пару пробных боев. В принципе, пошло, и мы поняли, что нужно развиваться там, где интересная школа, в огромной стране, которая культивирует это, где проходят большие турниры. Поэтому открыли там филиал. Мы катали туда спортсменов достаточно часто, и не только на турниры, но и на сборы, т.е. наши ребята практиковались со спортсменами высокого мирового уровня, в Америке ведь очень хорошая школа бокса, там много звезд.

- Как Мэйвезер?

– Мэйвезер – это звезда сегодняшняя. Тайсон и Мэйвезер – это лучшие боксеры в мире на мой взгляд. Но в США и вторых номеров очень много. Это люди, которые зарабатывают не миллионы, а где-то по 100 тыс. долларов за бой, проводят по 4-5 поединков в год, и им хватает вполне, но при этом это боксеры очень высокого уровня. 

- Правда, что у вас была возможность в 1998 году побоксировать с Тайсоном?

– Да, правда. Тогда Тайсона лишили лицензии из-за событий криминального характера, и бокс от него отказался. Американская система очень законопослушная, и если спортсмен где-то не блюдет нормы морали и законности, тогда с ним стараются не иметь дела. Лишили его лицензии, и тогда компания «Primal Fury» к столетию первых кулачных боев захотела провести турнир по кулачному боксу, т.е. в каких-то минимальных перчатках либо без перчаток вообще. Так как турнир был юбилейный, они хотели создать какую-то «бомбу»: хорошую картинку, под картинку зрителей собрать, сделать хороший продукт и выпустить на мировой рынок. Для этого нужна была звезда, поэтому они и пригласили Тайсона. Он на тот момент сидел без денег и перспектив, и сразу согласился. Соответственно, его соперник должен был быть какой-то экзотический. Претендентов на эту должность было два: я и еще один американец. Мы должны были подраться между собой, определить кто сильнее, и победитель уже должен был выйти против Тайсона. Получается, титул разыгрывала тройка бойцов. А потом, видимо, боксерские организации просекли эту ситуацию и поняли, что компания «Primal Fury» может развиться так же успешно, как и UFC, получать своего зрителя и что она может украсть спортсмена, который на тот момент был хоть и самым скандальным, но самым известным в боксе. Они снова дали ему лицензию, и этот бой не состоялся. Мы даже пробовали судиться – контракт же был подписан. Я специально смотался в Чикаго, чтобы подготовиться, три месяца ходил в таком напряжении, посещал лучшие залы бокса, выбивал себе спарринги, а бой отменили. Наши юристы что-то пытались, но потом это дело закрыли.

***

-  Вы первый белорусский боец, принявший в 1997 году участие в турнире UFC. Как вы туда попали?

– Чтобы вы просто понимали: сейчас UFC – это очень серьезный бренд, это все самое лучшее, это огромный поток людей, которые хотят в этом участвовать. Тогда же это была компания, которая ходила на грани закона и постоянно судилась с серьезными американскими спортивными организациями за право вообще проводить бои по таким жестким правилам. Даже тот турнир, на который мы приехали – UFC 13 – мы до самого конца не знали, состоится ли он. Мы три дня ждали, чтобы вообще бои начались. А по бою… Получилось так: я, в принципе, не борец, я неплохо дрался в кикбоксинге, в тайском боксе, но чтобы драться без правил, т.е. с минимальным ограничением – нет. Раньше же UFC было немного не такое как сейчас – тогда можно было делать что угодно: бить в пах, тягать за волосы, можно было добивать на земле как хочешь. Просили только не трогать пальцами глаза, не рвать сильно и не напрыгивать на грудную клетку всем весом, чтобы не убить человека. А так можно было делать абсолютно все. И не было весов. Люди могли приехать в 60 кг и драться с соперником, который весил 140. И это было реально интересно, зрелищно, ново – и все этого боялись. На 1996-1997 годы найти кандидата в команду на поездку туда даже за хорошие деньги было невозможно. Я не хочу называть фамилии, но тогда хватало очень именитых спортсменов, с опытом, которых приглашали не как потенциальных бойцов, а просто как спарринг-партнеров – и они отказывались. Они крутили пальцем у виска и говорили: «Вы дурные, вы с ума сошли, это убийство просто». Более того, когда я начал тренировать Орловского, у меня не было возможности найти для него спарринг-партнеров. Люди закрепились на своих видах: на вольной борьбе, на дзюдо, на самбо, на боксе – и довольствовались этим. Когда я говорил им, что мне нужен просто реальный помощник, который даст возможность Орловскому отработать в тех правилах, которые требуют UFC, у меня не было понимания. Мне приходилось даже людям доплачивать за то, что они выходили с ним подраться в течение нескольких раундов. Это сейчас модно заниматься ММА, а тогда все этого боялись.

И вот когда в 1997 году появилась возможность поехать туда, еще не было такого что «Аааа, UFC!», тогда это была просто одна из организаций США, которая культивировала какой-то свой вид. А вообще, первым на турнир по боям без правил поехал не я, а Андрей Дудко в 1996 году. Он дрался в другой организации, дрался с Марио Сперрой, известным человеком, который на тот момент учебники выпускал и был звездой бразильского джиу-джитсу. Андрей проиграл, но и Сперре было очень нелегко. И вот случилось так, что UFC организовало турнир, и мне выпал шанс. Не скажу, что был хорошо готов. Тогда никто к этому не было готов – просто не знали, что это такое и как к этому тренироваться. Просто кикбоксинга или бокса было недостаточно. Нужно было культивировать «микс» – тот, который мы потом уже культивировали на Орловском. Вот я поехал и проиграл. Тогда же в UFC было две весовые категории, и мой соперник был на килограммов 25-30 тяжелее меня. Я не смог с ним бороться, кроме того получил травму на первых же секундах, и так все закончилось. Я не был готов, тогда о престижности турнира никто не говорил. Потом, когда стал выступать Орловский, это уже была интересная организация с крупными гонорарами. А тогда гонораров особенных не было. Все было гораздо проще.

- У вас же было прозвище «Питбуль». За что вас так прозвали?

– Меня так не прозвали. Просто я долго занимался бойцовскими собаками: стаффордширскими терьерами и питбулями. У меня был легендарный пес, который не только дал хорошее потомство, но еще и выступал на собачьих боях нелегальных – когда-то в Минске проводились такие бои. И вот когда мы придумывали друг другу прозвища, «Питбуль» за мной и сохранилось. Но оно долго не продержалось – в какой-то момент я перестал выступать в определенных видах, а потом уже Андрей Орловский меня попросил: «Можно я возьму твое прозвище?» – «Бери». Вот он «Питбулем» и стал.

- Как вы познакомились с Орловским?

– Познакомились просто. 1998 год, не помню, какой период – осень-зима, кажется. Завкафедрой Академии МВД Виктор Антонов сказал, что у него есть неплохой самбист, который что-то там выиграл, потенциально способный, здоровый, качается. «Посмотрите его, – говорит – вы же в Америку катаетесь. Может, он будет там интересен». Приехали в Академию, познакомились. Орловский на меня посмотрел свысока (он же где-то на сантиметров пять меня выше), и спрашивает: «Ты тренер?» – «Да» – «Сделаешь из меня чемпиона мира по боям без правил?» – «Не вопрос». И мы пошли в зал. Вот с этой эпохальной фразы и началось наше знакомство :). И, на самом деле, нужно отдать должное Орловскому за то, что, несмотря на свое юношеское разгильдяйство в учебе и в других сферах, к тренировкам он относился очень скрупулезно. Это не столько талантливый спортсмен, сколько упертый. Можете мне поверить, нам с ним очень тяжело далось то, что он стал бить. Он очень здоровый, крепкий, раскаченный, весил тогда на килограммов 15 больше, чем сейчас. Реально крепкий мужчина, неплохо боролся, на Кубке мира выступал, год прозанимавшись самбо. Но бить не мог вообще. Я ему говорю: «С правой руки пятьсот ударов по мешку» – «Когда я уже буду в парах стоять?!» – «Когда научишься бить, тогда будешь стоять в парах». И он психовал постоянно, но работал, работал и работал. Били по пятьсот ударов, били с грузом, с резиной били – делали все, чтобы он просто стал бить. В тяжелых весах есть фишка: все тяжеловесы бьют тяжело, но только единицы бьют быстро. Здесь скорость и хорошая реакция решают практически все. Но у него этого не было, мы это рожали, рожали, рожали, и потихонечку это появилось. Делали спарринги, прикидки. Я говорю откровенно: мы нанимали спарринг-партнеров – нам нужно было «мясо», чтобы было кого лупить. А когда не получалось найти, мы сами с ним стояли в парах. Андрей Дудко – супертяжеловес и я – тяжеловес. Мы работали с ним в парах. Он так психовал! Потому что у нас опыт хороший, мы его перебивали во всем, даже на спор закатывали его в угол ударами по печени. Но он рос. Он рос на этом: на этих ударах, на травмах, на ошибках. Один раз я ему на тренировке сломал нос, после чего пришлось ремонтировать его в 9-й клинике. Мы рубились, работали с резиной, с весами, на лапах, на мешках – и потихонечку начало появляться. Потом, в 1999 году, Вадим Финкельштейн проводил в Питере турнир, организованный клубом «Red Devil». Это был первый старт Орловского по ММА, он тогда с Вячеславом Дациком дрался. Там, конечно, Андрей смеху наделал, вся публика ржала. Все ходили и говорили: «Ничего страшного, Андрей, проиграл, бывает с каждым. Но как ты мог ЕМУ проиграть?!». Хотя Дацик – не самый последний спортсмен, на самом деле, может быть, не совсем адекватный, но достаточно агрессивный и жесткий. Но Орловский тогда еще не был готов, плохая функционалка была, поэтому и проиграл.

Сейчас много трут по поводу наших личных отношений, по поводу конфликта какого-то, который между нами есть, – это такая чушь, на самом деле. Вот смотрите, у вас дети есть?

- Нет.

– Ну, будут дети. Представьте, что вы воспитали сына, и он пошел не по вашему пути. Что вы будете с ним делать? Вы будете его оскорблять, унижать, критиковать?

- Да нет, это же его жизнь.

– Вы воспримите его таким, какой он есть. Пусть даже он не так развивается, как вы хотите. У меня тоже есть сын. Он пошел не по такому пути, о котором я мечтал, он занимается своей жизнью. Орловский был для меня сыном, это не секрет. Он же сам из Бобруйска, жил в Минске в общежитии, потом снимал квартиру. Он работал в моей компании. Грубо говоря, чтобы здоровый мужчина не болтался просто без дела по улице, он ходил охранником, занимался какими-то мероприятиями, сопровождал людей – у нас была лицензия на охранную деятельность. Получал зарплату и обставлял свою жизнь, но я и моя жена были для него семьей: он называл меня папой, а ее – мамой. Это было долгие годы. Он с моим малым в тетрис играл, мы ездили на шашлыки, охоту и так далее, т.е. жили одной семьей. Я на самом деле это чувствовал. И когда сын вырос и поменял немного отношение по каким-то причинам – я не могу на это обижаться. Так сложилось. Значит, я неправильно воспитал, или он просто иначе думает обо всем этом. Это его проблемы. Я точно знаю, что свое участие в этом имею, я дал базу, достаточно хорошую, профессиональную, наработанную опытом, травмами и шишками. Более того: то, что он сейчас делает в восьмиугольнике, – это та база, которую он получил в начале. Проигрывать Андрей начал, потому что потерял истоки. Я видел эти бои, по-своему психовал и нервничал, у меня руки потели, когда смотрел, как он проигрывает, потому что я знаю, над чем он недоработал. Мы не общались долго, но я с удовольствием всегда через знакомых передавал: «Будете видеть, скажите ему, пусть приедет ко мне. Без всяких понтов, без обид, без ничего. Я просто хочу с ним поработать месяц-два. Я исправлю ему ошибки, которые у него есть». Я это могу, я же и сейчас тренирую.

- Несмотря на то, что Орловский начинал в самбо, у него очень слабый партер. Почему?

– Он борец не в крови. Он самбо занимался недолго – примерно год. Но у него хорошие физические данные, он здоровый мужчина, которому дай любую базу – он будет с ней идти. Но заметьте, даже имея базу борцовскую и еще не умея толком бить, большинство своих боев он выиграл за счет ударной техники. Борьба – это не панацея, на самом деле. Нужно быть адаптированным под условия борьбы, партера, но это не значит, что нужно на этом зацикливаться, как делают многие россияне. То, что у Орловского плохой партер, – это недоработка. Но я не борец и не могу этого ему дать – я могу дать только базу какую-то.

- Но с ним же работают тренеры по джиу-джитсу, а партер все равно плохой.

– Я не знаю, кто с ним сейчас работает. Но знаю, что года три-четыре назад он стал деградировать: и в технике ударной, и в борцовской. Скорее всего, это была какая-то душевная, эмоциональная травма. Важно ведь настроение и состояние, в котором ты прибываешь. То, что он не дорабатывает, – минус этим тренерам.

- Почему Орловский в 2005 году переехал в США?

– Орловский уезжал тренироваться в Америку и до этого – еще с года 2002, наверное. Есть такой боксер известный Сергей Дычков, чемпион Европы, вот они вместе туда ездили. Когда у Дычкова закончилась любительская карьера, он решил себя попробовать в профессионалах. А где лучше культивировать бокс, как не в Америке? Они с Андреем и ездили вместе, компания «Атлетик» снимала им квартиру, арендовала тренера, зал. Это была целая система: они готовились, выступали в боях, тренировались. Орловский на старте карьеры проиграл больше боев, чем выиграл. Очень сложно было начать. Даже одержав победу в 2000 году на турнире, организованном Финкельшейном, когда он чемпионом Европы стал в М-1, это было еще не то. Я не говорю, что там были слабые соперники, но на тот момент я еще не видел в нем готовности. Кроме того, он очень сильно «горел», а к этому нужно было привыкать. Так вот, в Америку Орловский не сбежал, он там планомерно тренировался. Человек имел опыт спаррингов, готовился у разных тренеров, а не только у меня. Там он работал со специалистами по джиу-джитсу, по боксу. Проводил спарринги с людьми, которых компания могла ему предоставить. Он туда и ехал не просто для того, чтобы прогулять чужие деньги, а для того, чтобы чему-то научиться. Потом он возвращался в Минск, мы тренировались, затем опять уезжал на месяц-два в США. Катался-катался-катался для того, чтобы просто набить опыт. Он не сбежал туда. Компания «Атлетик USA» перестала существовать году в 2004 по определенным причинам, я в тот период перестал тренировать так активно. Но с Орловским до того времени, как он в первый раз получил пояс чемпиона UFC в поединке с Тимом Сильвией, мы продолжали работать, готовились по определенной программе. Честно скажу, я очень скептически относился к этому бою. Я видел бои Сильвии, видел, насколько уверенно он их проводит, как он универсально подготовлен. Но ключик к нему мы очень быстро нашли, мы нашли такую фишку, которой можно его обмануть и нокаутировать. И это сработало. Не хочется эту ситуацию обсуждать, но для меня было удивительно, что после того, как Андрей стал чемпионом, у нас пропало общение. Кто-то говорил, что он зазвездился, кто-то – что он обиделся, но я не знаю, на что там можно было обидеться, если у нас привязки никакой кроме спорта не было.

- Вы удивились, что у Орловского после 2008 года стали падать результаты?

– Я не удивился. Чтобы вы понимали, к тому времени, когда он начал проигрывать, Орловский уже был брендом. А вокруг любого бренда хвалителей, прихлебателей и желающих поживиться всегда целая куча. Т.е. это люди, которые говорят: «Какой ты классный, Андрей Орловский, какой ты вау!» И тренеры то же самое. А для того, чтобы он работал, нужно говорить: «Андрей, ты говно, ты ничего не делаешь. Ты сейчас дрался и тренировался, как говнюк. Иди домой отоспись. Отоспишься – придешь на тренировку». Вот если бы ему говорили это и били по заднице регулярно за то, что он что-то делает не так, он бы никогда не проигрывал. Он бы шел по нарастающей. Проиграть может любой. Я проиграл очень много боев, и по своей дури больше. Проигрывал соперникам слабее, чем те, у которых я выигрывал. Большинство своих боев я выиграл у очень сильных бойцов. Когда ты выходишь и опасаешься его, у тебя мысли: «О, как здорово, мужика какого здорового луплю!». А когда соперник на голову ниже, ты идешь на расслабоне, начинаешь баловаться, теряешь немного контроль над собой и делаешь ошибки.

С Андреем не работали серьезно. Его нужно постоянно держать в кулаке. Это хороший спортсмен, но с невысокой самоорганизацией. Его нужно организовывать, ставить в рамки тренировочного процесса. Его нельзя хвалить, на мой взгляд. Его нужно постоянно натягивать, каждую тренировку, он должен постоянно чувствовать, что пока не готов, что нужно пахать, пахать и пахать. А там ходили и хвалили, наверное. И, кроме того, тренерский уровень. Были тренеры, которые давали ему то, что они считают нужным давать на свое восприятие. Но они не развивали в нем другое. Посмотрите все его бои. Чем он выигрывает в основном? Правой рукой. Он бьет с правой руки, а левая у него как хвост часто болтается. Так эту правую руку мы несколько лет закладывали. Вот это база. Другие тренеры имели свое видение, но они забывали, что базу надо развивать. Ведь у человека есть коронки какие-то, есть инстинкты, которые нарабатывались с юношества. Их нужно развивать, а не накладывать на них что-то новое, что идет совершенно в разрез с тем, что есть. Нужно развивать, а он не развивается. И те вещи, которые происходят с его руками – он там стал бить широко, на уклонах, стойка немного изменилась – но он не стал бить лучше. Ему поменяли манеру, потеряв базу. Это мое такое чувство. Он перестал бить лоу-кик, кстати. Он раньше его бил просто феноменально. Он перестал бить лоу-кик, когда я сломал ногу во время поединка на Гавайях в 2000 году. Это психология – он тоже боялся сломать, боялся травмироваться.

- А вас не удивляет то, что Орловский смог вернуться?

– Не забывайте, что Орловский дерется в основном с ветеранами – это люди уже не на взлете своей карьеры. Поэтому здесь у кого звезда раньше зайдет, скорее всего. Я не говорю, что он побил слабых, просто эти бойцы – уже не перспектива UFC. Это старый состав. Я не уменьшаю его заслуг, но и не вижу среди тех людей, с которыми он дрался, сильных соперников уровнем выше него.

- После того, как Орловский уехал в США в 2005 году, вы ни разу не общались?

– Нет. У меня было желание пообщаться, но он на что-то обиделся. Но это неважно.

***

- Как вы завершили карьеру?

– Красиво :). Почувствовал, что хватит, – и завершил. Это было на турнире «Буря в Москве» в 2001 году, через год после перелома ноги – у меня достали пластину, зашили, я неплохо восстановился. Последний бой был в «Олимпийском» на юбилейном турнире, спустя 10 лет после первого турнира. Собрали тех же людей, тренеров, мы и подрались. Я вышел против Моти Хоринштейна – такой американский чемпион К-1, участник первых UFC, израильский спецназовец, который сейчас живет в США. Вот мы с ним побоксировали, я выиграл бой за счет нескольких нокдаунов и понял: все, хватит.

- Сейчас вы живете во Львове. Почему там?

 – Это стечение обстоятельств, абсолютно не связанное со спортом. У меня на тот момент не очень хорошо шли дела здесь. Ну, как не очень хорошо? Вообще никак, безынтересно. В мае 2011 года мне поступило предложение из Львова работать на производственном предприятии. У меня уже был такой опыт на «Мотовелозаводе», в других компаниях, где я занимался управленческой деятельностью. Я принял предложение буквально за полчаса и очень быстро уехал. И ни разу не пожалел об этом. Хотя я не говорю, что там легко, особенно сейчас, но я чувствую себя абсолютно нужным.

- У вас же там и клуб свой есть.

– Да, есть. Я там провожу регулярно семинары, помогаю организовывать турниры как по профессиональным единоборствам, так и по рукопашному бою, помогаю людям из каких-то спецподразделений, когда у них межведомственные турниры проходят. Я вообще там спортом не собирался заниматься. Я сидел в офисе компании, думал, как буду разруливать ситуацию по производственным вопросам. Ко мне приходят ребята и говорят: «Мы про тебя все знаем» – «В смысле?» – «Мы на ютубе нашли твои бои. Будешь нас тренировать» – «Да не проблема». За три года моей тренерской работы там из моего зала вышло три мастера спорта по рукопашному бою. Многие ребята смогли заработать себе не только денег, но и перспективу, какую-то славу. В Беларусь я приезжаю периодически на турниры, сборы. Для того, чтобы вернуться в Минск, нужно не только хотеть, нужно еще иметь, чем заниматься, а я пока не рассматривал варианты, что здесь делать. Там же тоже есть люди, которым я нужен, которые на меня надеются. Может быть, это тоже чистый альтруизм, но это работа, которая мне нравится. Для меня тренерская работа – это творчество. Мне нравится брать «ничего» и лепить из этого «что-то». Мне нравится работа с людьми, это чистое творчество: делать из человека кого-то. Не только спортсмена, чемпиона, а именно личность. Это классно.

Я ведь тренировал, начиная еще с доармейских времен. У меня был свой клуб, еще когда был запрет на каратэ, я руководил группой здоровья с элементами рукопашного боя. Собрал парней примерно своего возраста, и мы тренировались. И после армии тоже продолжал тренировать. У меня с 1990 по 1994 год был очень большой клуб в корпусе Академии физкультуры. Там занимались 4 группы по 50 человек. Была даже передача «Золотой ринг», организованная уже совместно с «Атлетиком», – это был наш проект, который из обычного ночного ресторана перекочевал на телевидение. Каждую субботу выходил как анонс событий в мире, и где-то раз в два месяца мы проводили турниры в прямом эфире в студии белорусского телевидения. Это были интереснейшие турниры. Об этом сейчас никто не помнит, но на этом проекте много людей выросло. Мы приглашали спортсменов с постсоветского пространства, приезжали ирландцы, голландцы, французы, бельгийцы. Это был настоящий спортивный проект. Даже тотализатор был – у нас была лицензия на него. Люди могли по телевизору выиграть деньги.

- По-моему, ставить деньги на спорт – это очень странно.

– Знаете, тем, кто играет, им все равно, на что ставить – лишь бы выиграть. Я никогда не ставил деньги ни на своих учеников, ни на собак. Не то, чтобы это было суеверие, просто считаю, что это ненормально.

Многие из нынешних тренеров и чемпионов минских прошли через «Атлетик». Мы были законодателями этой моды, потому что мы первые имели опыт травм, ошибок, проигрышей, мы это все культивировали и передали дальше. Я как-то прочитал одну заметку, в которой говорилось, что тайский бокс появился в Беларуси в 1994 году, и назывались имена людей, которые якобы стали первыми нашими чемпионами в этом виде, хотя на самом деле это уже было третье поколение кикбоксеров. На моей памяти, первый бой по тайскому боксу провел Вадим Чемякин в 1991 году.

- Если честно, я даже не знаю, кто это.

– Вот, а это человек, который первым из белорусов поехал в США драться по правилам Муай Тай. В 1992 году я выиграл «Гала года» по тайскому боксу в Париже, там же дрался и Владимир Задиран. Об этом вообще никто не вспоминает. Но я не хочу это обсуждать, я очень уважительно отношусь к тому, что сейчас делают современные спортсмены и тренеры. У них есть платформа. Знаете, в чем наша сложность основная была?

- В чем?

– Мы были первыми. У нас не на ком было учиться, кроме самих себя. Даже если мы проводили какие-то стажировки или семинары за границей, ездили в Голландию, Францию, Бельгию или приглашали сюда заграничных бойцов, мы все равно были первыми. Кроме нас никого не было. Только собственный опыт. Сейчас все очень просто: куча чемпионатов, целая система, федерации есть, министерство спорта и туризма это все поддерживает, пенсии, зарплаты, дотации, турниры разные оплачиваются. Раньше такого не было. Более того, когда я сам выступал и тренировал своих спортсменов, считалось, что кикбоксер равно бандит, боец без правил равно дурак, неадекватный человек. Этого никто не приветствовал и не поддерживал. Слава богу, мы были не бедной компанией и сами себя спонсировали.

***

- Жалеете о чем-нибудь в жизни?

– Вообще, жалеть о чем-то в жизни очень глупо. Все свои поступки я делал осознанно. Жалею только о некоторых потерях, которые не зависели от меня.

- То есть?

– У меня в 1994 году погиб ученик на ринге, Максим Поляков. Мне пришлось цинк везти в Минск домой к его маме. Я после этого выключился из спорта, да не только из спорта, вообще из жизни, на года два. Вот этого жалко. Жалко людей терять, жалко в них разочаровываться. Но так сказать, что я жалею глобально о чем-то и что-то бы поменял в своей жизни – нет. Если я что-то поменяю в прошлом, боюсь, сейчас не будет самого дорогого – моей семьи.

Фото: из личного архива Дмитрия Степанова.

Другие посты блога

Все посты