Хомутовский – о совести, богатстве, желании служить в милиции и о том, как вдруг ушел из Бреста

Мощное интервью Мелкозерову.

В белорусском футболе, где принято молчать, несмотря ни на что, экс-вратарь сборной Беларуси Василий Хомутовский совсем уж уникальный типаж. Он говорит о ситуации в стране, причем говорит то, что не нравится власть предержащим: выступает против насилия, хочет честных выборов, помнит о правах, что даны народу по Конституции. Эта позиция уже стоила Хомутовскому работы (впрочем, из-за потери специалиста в накладе скорее осталось брестское «Динамо»). О расставании с клубом, о родителях-милиционерах и о своем взгляде на происходящее тренер рассказал Никите Мелкозерову. Вы можете посмотреть целиком этот выпуск канала «Жизнь-малина».

В текстовой версии – только самое интересное.

Был удивлен расставанием с Брестом, но не намерен отказываться от гражданской позиции

- Расскажи, как ты писал пост о расставании с брестским «Динамо»?

– Много чего хотел сказать, много кого хотел поблагодарить, много что хотел написать, но очень много было эмоций. Эмоций сентиментальных, потому что многое связано за два года с командой, клубом, болельщиками, со всеми сотрудниками. Пришлось компоновать.

- Правильно понимаю, что в тот день ты не собирался увольняться?

– Я об этом даже не думал. У нас была двухразовая тренировка. Перед второй тренировкой, где-то за час, был звонок и разговор с руководством. Мы приняли решение расстаться по обоюдному согласию. По соглашению сторон.

- Ты соглашался с руководством, то есть, с Александром Зайцевым?

– Мы обсудили некоторые моменты и приняли такое решение совместно.

- Честно, ты офигел?

– Я не ожидал. Во-первых, все мои высказывания до этого момента, может быть, накапливались, но я всю свою позицию всегда обосновывал и говорил почему, зачем и для чего.

- Достаточно наивно, тебе не кажется? Ты все-таки идешь вразрез с государственной повесткой и думаешь, что тебя не уволят из-за того, что ты можешь все обосновать.

– У нас сейчас 2020 год, а ты мне говоришь о 1937-м. Можно вернуться в 1937-й. При Сталине ездили «черные воронки» и забирали за инакомыслие людей. Дальше ты знаешь.

У меня есть моя гражданская позиция, и я от нее не откажусь. Я ко всем отношусь с уважением, но отказываться от нее не собираюсь. Это все, что я хотел сказать по этому поводу.

Перед тренировкой вышел на футбольное поле, где мы обычно собираемся вместе, а главный тренер [Ковальчук] говорит по нюансам тренировки. Я взял слово: «Сергей Петрович, хочу сказать пару слов ребятам». Петрович узнал минут за 15 до тренировки, что был такой разговор, и мы приняли обоюдное решение прекратить сотрудничество.

Я ребятам объявил, поблагодарил их, пожелал того, что хотел. Не договорил, потому что начал оглядываться по сторонам и увидел там три тренировочных поля, увидел этот наш манеж с тренажерным залом, с которым многое связано. Нахлынуло – пришлось взять паузу в пару минут, чтобы продолжить говорить. Я не плакал, но пришлось сдерживаться в словах, чтобы не выдать дрожь в голосе.

Гордился тем, что родители – милиционеры (они не прятали лиц), сам собирался в Академию МВД

- У тебя было обращение, адресованное сотрудникам Министерства внутренних дел. При каких обстоятельствах ты записывал его?

– После событий 9, 10, 11 августа. Я сам из семьи милиционеров. Мои родители уже, слава Богу, на пенсии.

- Слава Богу?

– Слава богу, потому что я не знаю, как они сейчас были бы в этой системе. Наверное, у них было бы перевернуто сознание. Я просто расскажу свою историю, но не хочу никому ничего доказывать или объяснять.

Мы были детьми милиционеров – я и дети из нескольких других семей. Мы переехали с улицы Опанского, где находился служебный дом для сотрудников. Потом мы переехали на улицу Могилевская, 36. Это за Червенским рынком. Там раньше вообще был частный сектор кругом, строили панельные девятиэтажки. Всю криминогенную обстановку разбавляли семьями молодых милиционеров.

Мы, дети милиционеров, естественно, там сдружились. Четвертый, пятый, шестой класс играли во дворе в футбол, в шахматы. У нас был уютный дворик с фруктовыми деревьями внутри. Частный сектор сносили, а фруктовые деревья где-то оставались.

Иногда приходили с частного сектора ребята местные. Были драки, а мы с гордостью защищали то, что мы дети милиционеров. Тогда наши отцы не прятали лица, а я раньше был горд, что мой отец – милиционер. Он служит закону, защищает свой народ.

Я хотел пойти по стопам отца. Если бы я не стал заниматься профессиональным футболом, то пошел бы в Академию милиции. Я мечтал о ней.

- Ты даже у председателя АБФФ Невыгласа об этом спрашивал?

– Да, тогда играл в «Стяуа» Бухарест и спрашивал у Невыгласа, есть ли возможность поступить в Академию милиции.

- Для чего ты хотел получить милицейское образование?

– Чтобы по окончании карьеры работать. Для меня это была детская мечта, то, к чему я всегда стремился. Работать в милиции – это честь. Отец был для меня и младшего брата всегда примером.

Я это говорю из-за того, что происходило 9, 10, 11 августа. Люди прячут лица под масками или балаклавами, снимают знаки отличия, надевают кепки, не представляются гражданам, которые вообще ничего не нарушают. Все знают Закон о милиции, все знают Конституцию РБ. Я не хочу ничего никому доказывать и объяснять. У нас в стране грамотные люди и Google есть у всех. Кто захочет – почитает.

Интересно, захотят ли дети прячущих лица сотрудников пойти по стопам отцов? Я считаю, что если человек не гордится своей работой, то он служит не за совесть, а за страх. Я гордился своим отцом, мои друзья гордились своими родителями. Это было начало 90-х. Да, четвертый, пятый, шестой класс. Тогда развалилась огромная империя, были разброд и шатание по все стране, от поножовщины до стрельбы. Тогда родители за нас переживали, когда поздно возвращаешься домой после тренировки. Но я всегда гордился тем, что мой отец милиционер. Сейчас я очень не хочу, чтобы ситуацию в стране довели до того, что дети перестанут гордиться своими отцами.

Сейчас наши ребята, сотрудники, многие в системе, но я думаю, они все знают Конституцию и Закон о милиции. Некоторые это понимают, но у них нет выхода, потому что они связаны обязательствами, контрактами. Думаю, все отлично всё понимают.

- Обсуждали с отцом события августа?

– Да, мы обсуждали. Отец многого не понимает. Моя мама – тоже сотрудник, но служила в другом подразделении. Они с мамой, я так понимаю, находятся сейчас в легком шоке от происходящего вокруг. Это все, что я могу сказать. Поэтому я стараюсь с родителями эту тему лишний раз не обсуждать.

Что бы сказал Караеву

- Если бы вместо меня здесь сидел министр внутренних дел Юрий Караев, что бы ты ему сказал?

– Вы убили мою мечту поступить в Академию милиции по окончании школы. Второй момент – это то, что милиция должна защищать свой народ и не выполнять преступных приказов. Я надеюсь, что все нарушавшие Конституцию сотрудники понесут ответственность. Они все сами прекрасно знают, кто нарушал, а кто нет. Надеюсь, что адекватных сотрудников у нас в стране больше.

В Бресте видел, как силовики атаковали безоружных. Теперь страна показывает волю

- Ты ходок на митинги?

– Я был всего два раза в Минске на митинге. У нас были тренировки. Сейчас административку можно мне уже шить легко. Мы спортсменами вышли, лиц не закрывали. Поддержали людей и показали, что мы с ними. Конституцию мы не нарушаем. Я увидел людей, которые вышли на мирные акции протеста и Конституцию не нарушали. Поэтому те, кто их арестовывает и дает эти админbстративные наказания – штрафы, сутки, – по моему мнению, должны почитать Конституцию и вспомнить, какой закон главный в стране.

9 августа я был в Бресте. Возле моего дома летали светошумовые гранаты. Я живу в центре, прямо возле памятника Тысячелетию. Я это увидел своими глазами. Мне нужно было просто окно открыть, чтобы это увидеть. Я спустился вниз, вышел в арку дома и увидел, что творилось на пересечении Гоголя и Советской. Летали светошумовые гранаты, хватали людей, паковали в микроавтобусы еще с номерами. Такие же, как я, жители домов вышли и смотрели, что в простых людей кидали гранаты и паковали. Я этому лично был свидетелем.

Когда ушел из Бреста, то вернулся и принял участие в шествии с нашими спортсменами. Скажу, что это вдохновляет. Ты видишь единение страны и людей, которые показывают свою волю.

- Момент в Бресте, когда ты смотрел на это не самое приятное светопреставление, который тебя поразил больше всего?

– Мне не было страшно. Я был просто удивлен, что в мужчин, парней, женщин летят светошумовые гранаты. Вот этот момент возле памятника Тысячелетию запомнился. Я услышал звуки и спустился в арку с третьего этажа. Не мог понять, что случилось. Таких, как я, любопытных, было еще полдома. Мы стояли – от нас это было метрах в 50. Я стоял и себя спрашивал, зачем они так поступают с людьми, у которых нет ни оружия, нет ничего в руках, кроме флагов.

Реакция всей страны, это единение в порыве, была показательной. Мы очень терпеливые, но люди показывают свой характер. Как бы их не провоцировали, они не отвечают силой. Нужно иметь характер, чтобы не отвечать людям, которые тебя хватают, не представляются, не показывают удостоверение. Просто люди в штатском выхватывают людей из толпы.

Перестал общаться с другом, с которым дружил с четвертого класса

– Я спросил как-то у своего друга детства, который служит, о первых днях: «Мы с тобой в середине 90-х, если бы к нам вот так подскочили несколько человек в кепках, масках, в штатском, не представившись. Зашли бы мы в арку, а нас просто начали хватать. Твоя реакция? Что бы ты делал?» Он ничего не ответил.

Я попросил его вспомнить наше детство: мы бились бы, пока были силы, и считали бы себя правыми. А если бы это был сотрудник милиции, то мы с уважением, если бы нам представились, отнеслись. У нас у самих отцы – сотрудники милиции. Уважение к милиции у нас заложено было еще с детства.

- Вы здороваетесь с другом за руку?

– Нет, после того, как он не ответил, мы перестали общаться. Дружили примерно с четвертого класса.

Жена с дочерьми убегали от ОМОНа, они видели, как на Уручье избивали байкеров

- Государственное телевидение заставляет тебя думать о репрессиях, «сталинщине». Что по поводу другого фланга? На Nexta ты подписан?

– Конечно. И на другие каналы. Я пытаюсь это анализировать и сопоставлять информацию. Если ты что-то видишь своими глазами, а тебе это переворачивают… Если милиционера из Жодино, ударившего женщину, начинает оправдывать пресс-атташе МВД, а ты видишь видео… Я не видел предпосылок, зачем нужно было бить женщину, стрелять в людей, избивать.

У меня под окнами на проспекте в Минске избивали байкеров. Жена с детьми видели все это из окна. Когда люди 10 и 11 августа вышли возле своих домов, а ОМОН приезжал и разгонял людей… У меня жена с детьми встала возле своего дома, вышли соседи, женщины, дети. Прилетел ОМОН на одну сторону проспекта, потом на вторую, а люди начали убегать, пытаться забежать в подъезды. Параллельно люди в штатском бегают и ловят. Жена с детьми успели забежать в подъезд. Дети в шоке от того, что происходит.

- Как на твою позицию и высказывания реагируют домашние?

– Жена меня полностью поддерживает и разделяет точку зрения на происходящее. И до выборов, и во время, и после выборов. Старшей дочке скоро 16 и она уже все понимает. Она очень любит историю Беларуси. Мы с ней обсуждали и герб «Погоня», и бело-красно-белый флаг.

Не знаю, кто там пытался разделить страну по приверженности какой-то символике, но это – абсурд. Герб «Погоня» еще от князей Витовта, Ягайло. Бел-красно-белый флаг тоже есть в исторических учебниках. А позиция, что под бело-красно-белым флагом воевала какая-то группа людей на стороне фашистов, то достаточно вспомнить российский триколор и армию Власова. Но Россия от флага не отказалась, так как это их исторический символ. Франция, Италия, Румыния [тоже] не отказались.

Почему вызывал Капского на ринг и как удалось помириться

- Когда-то ты настоял, чтобы в заголовке интервью про Анатолия Капского было вынесено «Будь Капский помоложе – я бы вызвал его на боксерский поединок». Хайповал?

– История банальная. Когда я вернулся в БАТЭ как тренер, мы эту ситуацию [с Капским] вспоминали. Я ему говорил, что пока мы это не обсудим, я в БАТЭ не приду как тренер.

- Как вы мирились?

– История в том, что крупная корпорация, в которой работает мой брат, сделала благотворительный турнир. Брат попросил поучаствовать футболистов БАТЭ. Помощи не просили. Крупная корпорация с 16 заводами по всей Европе. Работают и на рынке Беларуси. Игроков БАТЭ приглашали на ежегодный турнир для детей из домов-интернатов. Может, кого-то из дубля, может, кого-то из основы, кто вне заявки, чтобы приехали и вручили призы.

Получилось, что БАТЭ отказал. Капский позвонил мне, что-то нелестное высказал о брате, а я ему в ответ сказал. Меня зацепило, потому что не про меня сказал, а про моего брата. Я и сказал «был бы помоложе», потому что оппонент должен соответствовать тебе.

Потом, когда Дулуб получил приглашение в БАТЭ и я возвращался в клуб, то Анатольич и Александр Захарченко пригласили меня в Минск на разговор в холле гостиницы. Я сказал: «Если вам нужен Дулуб, но не нужен я, то у меня есть сто причин отказаться. Тем более у нас с вами есть одна недосказанность. Капский сказал, что тогда заступался за свой менеджмент. Говорил, что от него они прилично получили, но на публике я всегда их буду защищать. И, я считаю, это правильно. Потом в кабинете он их отчитает, но на публике всегда подопечных будет защищать.

Мы тогда решили, поговорили, пожали руки. В той ситуации Анатольич объяснил свои действия, я сказал, почему так сделал. Где-то за две минуты мы все решили.

- Ваш последний разговор с Капским?

– Последний разговор был, когда я подписал договор с брестским «Динамо». Только приехал, подписал контракт. Вечером мне Капский написал длинное трогательное СМС с приятными пожеланиями и благодарностью за работу. Я его не стираю.

Перезвонил ему, а он тогда в больнице лежал, но голос был бодрый. Поговорили часа два. Очень приятно было. Поговорили за жизнь. Если ему было интересно, то он мог так долго общаться. Потом мы так долго больше не общались.

- Ты как человек с сильным европейским бэкграундом как относишься к неймингу «Борисов-Арены»?

– Она обязательно должна называться «Капский-Арена». Если бы я был мэром Борисова, то вынес бы это на общегородской референдум. Второй момент – площадь или улица должна быть. В Европе все называют команду не БАТЭ, а Борисов. Это многого стоит.

Однажды встречался с Лукашенко, хорошо знает историю Чаушеску

- Сколько раз вы пересекались с Александром Лукашенко?

– Один раз в жизни.

- Это Стайки и там, где ты стоишь через три человека от него? Какие у тебя остались воспоминания?

– Да никакие. Это было при Малофееве, после тренировки, еще дождь лил. Я смеялся, что приехали ребята с рюкзачками, спортивного телосложения, и ходили там. Ходили они по лесу, шишки падали. Спрашивали их, может шишки на взрывоопасность проверяют? Дождь был, грязь. Тренировка закончилась, удары отрабатывали.

Приехало первое лицо. Поздоровался со всеми. Я грязное с себя скинул и надел какую-то тренировочную кофту. Сделали фото. Потом он спросил, как дела, пару других моментов. Я уже не помню. Все было довольно быстро.

Я лично знаком с бывшим президентом Румынии. Когда мы со «Стяуа» обыгрывали топовые европейские клубы, мы были приглашены к нему. Там было общение, а здесь просто поздоровались. Формальности были соблюдены, а общения не было. Приехал [Лукашенко], поздоровался и уехал. Большие впечатления были от общения с главой Румынии.

- Как в Румынии вспоминают Чаушеску?

– Я из первых уст знаю, как Чаушеску потерял страну. Многолетний диктатор, нарисованные проценты, все по спискам голосуют. В один прекрасный момент, когда он выиграл выборы с 90 процентами, он собирает площадь перед парламентом. Это огромная аллея, проспект. Он был весь забит людьми. Чаушеску вышел, чтобы его поздравили, но народ начал скандировать совсем другие вещи, которые он не хотел. Я не буду с румынского переводить.

Вызвали солдат с Плоешти, но они приехали и встали на сторону народа. Его посадили в вертолет, отвезли с женой в Тарговиште в 100 километрах от Бухареста. Мне показывали стену в Тарговиште, где его с женой расстреляли. Такая участь у него была.

- Как его воспринимают сейчас в Румынии?

– Никто хорошего не говорит. Да, было что-то построено и сделано хорошее, но вреда людям было нанесено намного больше. И по списку рассказывают, как это все было. Ни слова, ни мысли – опять на ум приходит Оруэлл.

Не хочет общаться с Папандопулами

- Я думаю, сейчас в нашей стране каждый человек должен иметь гражданскую позицию. Лично мне проще будет разговаривать с тем, у которого есть позиция, даже если он поддерживает противоположную сторону. Это его позиция и я его за это уважаю. Мы будем это обсуждать. Это лучше, чем человек, который не имеет никакой позиции и который сидит, как мышь под веником. Как в «Свадьбе в малиновке» Папандопуло: «Власть меняется». С таким человеком мне не будет о чем разговаривать.

- Одна из самых неожиданных публичных позиций принадлежит Илье Шкурину: он отказывается выступать за сборную, пока у власти находится Лукашенко. Как бы ты поступил в его ситуации?

– Я бы поехал играть за сборную, но высказал свою гражданскую позицию в прессе. Потому что мы играем для страны, для народа в это непростое время. Я нашел бы, как высказать гражданскую позицию.

Зарабатывал деньги за границей и вкладывал в Беларусь, построил дом в Дроздах

- Скажи честно, ты был бы таким смелым, если бы не хорошая финансовая подушка?

– Это никак не влияет на гражданскую позицию. Есть чувство справедливости, есть чувство понимания того, что происходит в стране, и есть твоя позиция. Кто-то сказал, что люди, которые хорошо зарабатывают, идут на митинги, а те, кто получает 300 долларов, думают, что эти [выходы] проплачены. Те, у которых ничего нет, им и нечего терять. У кого что-то есть, то они этим и рискуют – своим благополучием, спокойствием. Я считаю, что это время как лакмусовая бумажка для всех. Потому что жить не в ладах с совестью, жить не в ладах с собой – это, мне кажется, очень тяжело и невыносимо.

- Ты заговорил про митинги. Один из них зашел в микрорайон Дрозды, где у тебя есть дом.

– Ты и об этом знаешь? Все заработанные за границей деньги я вкладывал в Беларусь. И дом – тоже [так появился]. Там никто льгот не делал. Я покупал землю. Тогда хоккеистам национальной сборной ее предлагал Наумов, футболистам – Невыглас. Деревня [Дрозды] только закладывалась. Многие мои коллеги, когда узнавали стоимость земли, говорили, что лучше купят землю в не последних европейских странах, в которых играли. Дешевле будет.

Я купил землю и построил дом. Никаких поблажек не было.

Предки были очень богатыми, на их деньги, возможно, строили Ельск

- Ты рассказывал, что по легенде на золото твоих предков был отстроен Ельск.

– По моему отцу бабушка и дедушка. Вот это их родители. По бабушке – их репрессировали и сослали в Хабаровск. Бабушка была очень маленькая и не выдержала бы такую дорогу через всю Россию. Ее оставили с теткой, и она здесь выросла. Да, они были очень богатыми, у них было много золота, больше 80 лошадей.

Во время Второй Мировой Войны бабушку немцы забрали. Она была угнана на работы в Германию, вернулась оттуда. В СССР она летала к родственникам в Хабаровск. Рассказывала моему отцу и мне, через что прошли ее родители, когда их раскулачили и сослали в Хабаровск. А род по бабушке был очень богатый. Притча у нас есть в семье, что в Ельск, частично, большевики пустили это золото. Это по отца линии бабушка.

У дедушки было три брата: одного репрессировали и расстреляли в 1937-м, другой успел сбежать в Европу, а третий брат был сослан в Сибирь.

За карьеру заработал не один миллион долларов, считает, что рабочие в Беларуси получают мало

- Как ты потратил первую зарплату?

– Отдал родителям. Первая профессиональная зарплата у меня была в «Атака-Ауре», где я получал 100 или 150 долларов. Я себе оставлял 50 долларов, а 100 долларов отдавал родителям. Тогда это были «дурные» деньги. В БАТЭ я родителям отдавал уже больше. Потому что нас с братом кормить и растить надо было. В милиции зарплаты были очень мизерные. Уже в БАТЭ я зарабатывал существенно больше отца. У меня подрастал брат, поэтому я уже помогал родителям, чем был несказанно горд. Такой уже немножко профессионал. Переехал в Германию, а там уже другие деньги. В разы больше.

Но там не шальные деньги. Первый мой контракт – это были не такие большие деньги, чтобы можно было охереть. Это не миллионные контракты. В Германии ты, в первую очередь, хочешь реализоваться как профессионал, чтобы зарабатывать эти деньги.

 В Германии есть четкая иерархия. Если ты заиграл, то тебе пересмотрят и увеличат контракт. Это пошаговая адаптация к профессиональному футболу. У нас же молодые футболисты играют в дубле – получают стипендию. Затем переходит в основную команду, заключает профессиональный контракт и уже немножко чувствует себя миллионеров.

 - Ты богатый человек?

– А в чем это измеряется? У меня двое детей, здоровые родители.

- У тебя был миллион в карьере?

– За свою карьеру я заработал не один миллион. Но я зарабатывал за границей, платя там налоги и вкладывая деньги в Беларусь.

- Когда ты понял, что пора инвестировать.

– Когда начал зарабатывать и тоже по совету отца. Потому что любой бизнес, который ты хочешь начать, нужно контролировать.

- Дай пример своего самого яркого провала.

– Я купил один павильон в одном торговом центре. Это вложение себя не оправдало. Это была одна из моих первых инвестиций. Отец мне сразу сказал, что в будущем это вложение не будет иметь успеха. Он дал мне другую идею, которую я потом реализовал и благодарен за это отцу.

Сумма [потери] исчисляется десятками тысяч евро. Не хочу рассуждать о деньгах. У нас в стране люди, которые вкалывают на заводах и получают мало в соизмерении с проделанным объемом работы. Мне не стыдно смотреть им в глаза, потому что я все свои деньги зарабатывал за границей. Я там как легионер платил налоги, а вкладывал у себя в стране. Не хочу называть сумму, потому что понимаю, что люди в нашей стране зарабатывают намного меньше, чем должны.

Самый большой гонорар за карьеру и идеальная Беларусь

- Самый большой гонорар за победу?

– 80 тысяч евро в «Стяуа» за победу над одним очень сильным клубом в Лиге Европы.

- Самые большие деньги, которые ты держал в руках?

– Порядка 300 тысяч долларов.

- Сколько в магазине стоит пакет молока?

– Два с половиной рубля.

- Сколько стоит бутылка водки?

– Не знаю. Про крепкий алкоголь можешь вообще не спрашивать. Могу назвать вино.

- Зарплата в пять тысяч долларов для игрока высшей лиги Беларуси – это нормально?

– Смотря какие задачи ставятся перед клубом.

- Сколько ты вложил в свое образование за последние годы?

– Больше 10 тысяч евро.

 - Три вещи, которые ты хочешь видеть в своей Беларуси?

– Равенство закона для всех, неукоснительное выполнение Конституции, сотрудники силовики структур не прячут свои лица, выходя на дежурство.

Фото: vk.com/dynamobrest