Щурко – о том, как жизнь разделила его друзей: представляет беседу Кушнира с Козеко, ждет батла Рутенко и Мещерякова

Текст, который должен был выйти в газете «Прессбол».

Любая трагедия рано или поздно превращается в фарс. Драматический градус неизбежно теряет рекордную высоту и выходит в пар. А вчерашние противники – подписанты из обоих писем – садятся за один стол. Где-нибудь на нейтральной территории – вернее всего, в каком-нибудь детском доме, где мы и ранее бывали вместе не раз.

Я даже знаю, как они будут располагаться -- друг напротив друга, в полном соответствии со своей жизненной позицией. Помните, как в рязановском «Гараже», где героиня Лии Ахеджаковой предложила собранию поступить согласно демократическим советским принципам?

Тогда белые вороны победили черных, неожиданно оказавшись в большинстве – после массы переговоров и мастерски выписанных сценаристами диалогов. Но то кино, а тут живые люди. А вместе с ними масса историй, которые вполне могут потянуть на отдельный сценарий для спортивного художественного фильма.

Интрига, сюжет, персонажи один другого интересней и знаменитей. И фристайл для меня в этом рейтинге безусловный номер один. Кривошеев, Козеко, Романовская. Ну и Кушнир, конечно, как вишенка на торте.  

«Будешь пробовать у Антона интервью взять?» -- спрашивает у меня Саша Романовская и упреждает – «Он вряд ли даст». Саня, ну он мне как бы и не нужен, даже будет неудобно за то, что мой звонок заставит олимпийского чемпиона тревожно взглянуть на экран своего телефона и испортит ему настроение. Не брать неудобно, но «ты же сам все понимаешь».

Понимаю, Антоха, потому и звонить не буду. Ты полностью прозрачный, хотя Саша, надо отдать ей должное, старается донести до меня, что парень ты неплохой и всегда давал ей много дельных советов. А Николай Иванович Козеко дипломатично увильнет от характеристики одного из любимых своих учеников.

«Иваныч, ну хоть что же он сказал вам потом?» – «Ну, сказал, что не разбирается в политике». Антон, я почему-то уверен, что в этот самый момент ты покраснел и убрал глаза, чтобы не видеть улыбку на лице своего тренера. Неприятный момент, который почему-то застревает в памяти надолго, иногда на всю жизнь.

Всегда неприятно, когда трусишь и потом все время, знаю по себе, хочется вернуться обратно, чтобы поступить кардинально другим образом, но увы, машина времени назад не работает.

Вспомнился случай. Я учился в спортивном классе 137-й минской школы имени Машерова. Он был собран из борцов, гандболистов и гандболисток в качестве эксперимента и так и назывался «С».

И была у нашего спецкласса хорошая привычка – гонять в футбол вне зависимости от расписания своих тренировок, что-то вроде тренировки дополнительной. И однажды, кажется, уже в выпускном классе мы попали в замес – на родном районе «Восток».  

Кто-то из наших повздорил из-за ерунды с проходившей пьяной компанией и выписал поджопник самому невоспитанному из них.

Компания вернулась спустя час – с явно враждебными намерениями и подкрепляемыми нехилыми аргументами – за время отлучки она увеличилась значительно, примерно до двух с половиной десятков человек. А нас было всего восемь.

И когда мы сбились в круг в центре футбольной площадки, примериваясь к нашим оппонентам и оценивая шансы в предстоящей драке (мы были поздоровее, все-таки спортивный класс, но их по три на одного), то нашему взору открылась картина, которая почему-то сразу привлекла всеобщее внимание.

Хотя в ней не было ничего необычного – просто из соседнего дома, выходившего окнами аккурат на стадион, вышел парень. Невысокого роста, но с широкими плечами, облаченный в очень стильный спортивный костюм голубого цвета. Его лицо ничего не выражало, и сотруднику специальных служб, пожалуй, было бы затруднительно описать его даже примерно.

Бывают такие люди, у которых продавщицы спрашивают участливо: «Сынок, ты что, буквы знакомые на ценнике увидел?» Не подозревая о том, что этот самый паренек закончил школу с золотой медалью, а потом и институт с красным дипломом. Внешность обманчива. Напускная сонливость скрывает мощный интеллект, а умение мастерски материть подчиненных на публике – собственные комплексы и глубокую внутреннюю ущербность. Андрюха был из первых.

Он шел неспешно и даже немного вальяжно, но наши противники что-то явно почувствовали, будто Андрей посылал им какие-то мощные энергетические импульсы. Мы улыбались, глядя на то, как он интуитивно разминал шею и крутил кулаками с явным намерением пустить их в ход немедленно с прибытием в наши ряды.

Он шел эти двести метров словно в рапиде -- и я до сих пор вижу эту картину и даже сейчас физически ощущаю, как постепенно сдувались наши противники. Казалось бы, ну и что, нас стало всего лишь девять, а их по-прежнему 25.

Но это уже не по три на человека на брата, а по два с чем-то и вообще канитель затянулась, спортсмены собрались драться всерьез и кто знает, сколько их еще соберется из окрестных домов, так же случайно выглянув в окно…

В общем, драка не состоялась, мы еще постояли друг напротив друга, да и разошлись, одобрительно постукивая Андрюху по мощному плечу – как ни крути, сражение выиграл он, своим внезапным и торжественным появлением.

Так вот к чему я, Антоха… Когда твоих загоняют в угол и 70-летний Николай Иваныч встает плечом к плечу с Сашкой Романовской -- девочкой, которая и драться-то не умеет, и кулаки она зажимает совсем как актер Юрий Богатырев на съемке фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих» -- неумело, но с полной решимостью биться до конца, как и любой уроженец славного района Серебрянка, – то им точно бы пригодился лишний штык. Тем более такой, как ты.

А ты просто прошел мимо. Не знаю, как было -- сделал вид, что не заметил, или у тебя был важный разговор по телефону, и ты кивнул, мол, я потом, но не вернулся. Неважно, факт в том, что вся команда не сдала своего тренера и дралась за него в кровь до конца. А ты его слил.         

Небольшая слава для той стороны и позор для твоей. Я, кстати, не сомневаюсь, что ты продолжишь потом общаться со своими как ни в чем не бывало – белорусы чрезвычайно понимающий и участливый народ. Ну, может, пару человек на первых порах перестанут подавать руку – это удел наиболее принципиальных, но Сашка, пожалуй, будет.

Она вообще незлобивая и тоже понимающая. Но только почему-то потом тебе все время будет хотеться рассказать ей, почему ты это сделал. И не верить, что она поверила до конца. «Сань, да ты пойми…» – «Антон, я все понимаю». – Да не понимаешь…»

Хотя ладно, Антоха, тебе с этим жить. Зато знаешь, какой кайф осознавать, что эта противная и скандальная кнопка Романовская, с которой лично я не могу нормально общаться больше двух минут, – офигенная и ненаклоняемая ни при каких вариантах. С каким-то титановым стержнем внутри – и как только она с ним делает все свои пируэты и сальто?

А Николай Иванович словно герой из ремейка знаменитой «Повести о настоящем человеке», который не изменяет принципам, как бы на него не давили. В последнюю нашу встречу он прочитал мне наизусть стихотворение Евгения Евтушенко от 1957 года. Про карьеру. Оно настолько классное и к месту, что приведу здесь его целиком. Возьми себе.

Твердили пастыри, что вреден

и неразумен Галилей,

но, как показывает время:

кто неразумен, тот умней.

Ученый, сверстник Галилея,

был Галилея не глупее.

Он знал, что вертится земля,

но у него была семья.

И он, садясь с женой в карету,

свершив предательство свое,

считал, что делает карьеру,

а между тем губил ее.

За осознание планеты

шел Галилей один на риск.

И стал великим он… Вот это

я понимаю — карьерист!

Итак, да здравствует карьера,

когда карьера такова,

как у Шекспира и Пастера,

Гомера и Толстого… Льва!

Зачем их грязью покрывали?

Талант – талант, как ни клейми.

Забыты те, кто проклинали,

но помнят тех, кого кляли.

Все те, кто рвались в стратосферу,

врачи, что гибли от холер,-

вот эти делали карьеру!

Я с их карьер беру пример.

Я верю в их святую веру.

Их вера — мужество мое.

Я делаю себе карьеру

тем, что не делаю ее!           

А вообще, конечно, год сумасшедший и перевернувший все с ног на голову. В сентябре я провожу первые сутки из начисленных мне 15 в обшитой железом камере предварительного заключения Первомайского РОВД, размещенного в некогда родной 88-й школе. Мой 1 «А» находился как раз в кабинете напротив КПЗ. И это какой-то сюр, который, кажется, уже и не повторится.

Но поди ж, через два месяца болею ковидом в расконсервированном родильном отделении 5-й больницы, где однажды появился на свет. И, возможно, именно в этой самой палате, ныне забитой мужчинами позднего пенсионного возраста, которые почти 24 часа в сути лежат на груди и дышат кислородом.

В голову лезут нехорошие мысли о том, что в этом мире все движется по кругу и сколько прекрасных дам будут рыдать в голос, если вдруг…  

«Ваша жизнь в ваших руках», -- говорит лечащий врач Ольга Александровна и добавляет: «Вообще-то, вы должны понимать, что это война, и наш противник очень силен, но мы стараемся».

Это правда, на юных сестричек-студенток и врачей, вызванных из оперативного запаса, стоит молиться. Что мы и делали, начиная с 6 утра, когда к нам приходил первый укол в живот – в образе хрупкой девушки с огромными и невероятно красивыми глазами – жаль, что лица ее, спрятанного за маской, увидеть так и не удалось. Как, впрочем, и всех остальных лиц, но мы привыкли к этим космическим персонажам практически сразу и различаем их по большей части по тембру голоса.

Ну и сами не молчим – нас все-таки шестеро. И один – мне кажется, в каждой палате имеется таковой – неплохо разбирается в спорте.  

С ним и обсуждаем все свежие новости, главные из которых это стремительно нарастающие подписанты из второго письма. Наверное, я уже слишком старый и опытный в жизни человек и потому меня ничто не может удивить. Лишь одному спортсмену -- из самых любимых на протяжении многих лет – я пишу в мессенджер: «Ты что, правда?» Не получаю ответа и понимаю – да.

Ко мне тоже роем летят сообщения – мол, а ты видел? «Ну и как теперь вы будете? Для меня это потрясение. Кто-то другой – да ради бога, но…» Хотя потом, остыв, друзья-приятели признают: «Нет, но человека можно понять – сразу потерять все из-за одного отказа…»

Я не буду им говорить, что, будто чувствуя этот раскол и наваливающиеся события, мы заранее договорились, что в любом случае останемся друзьями. И даже если одному придется проявить себя странно и шокирующе для окружающих, то второй не поведется. Я и решаю – сразу и окончательно, что операция «внедрение» проведена успешно, а подробности узнаю при личной встрече. А еще лучше обниму своего друга без слов – я все понимаю. Я все-таки уже старый…

Но, каюсь, не могу понять Спартака Мироновича – надо бы позвонить кому-то из людей гандбольных и осведомленных, но дело же ведь не в ставке вроде. Да и не ватник он – это точно. Тогда с чего бы?

На его месте я бы согласился вписаться исключительно за имя – на армейском Дворце спорта, который когда-то давно обещали назвать именем славного тренера, да так и позабыли. Хотя, наверное, слишком много хочу – Капского после смерти власть забыла мгновенно, а тут при жизни… Неа, такого в нашем государстве случиться не должно ни при каких.

Но дело в том, что красавец-стадион все уже и так называют «Капский-Арена» -- без решений горисполкома. А вот за «Миронович-Арену» не уверен. Все считают, что карму себе Спартак Петрович подпортил зря.

А может, я просто чего-то не знаю, и к Мироновичу надо просто прийти в гости – хотя бы приземлиться в кабинете его верного помощника по СКА Леонида Иваныча Бразинского на улице Филимонова и попить кофе. В компании, разумеется, Оли Хижинковой – она как раз вышла, и мы на пару легко расскажем легенде о том, чего он не видел своими глазами.

Я вообще-то очень люблю общаться со Спартаком Петровичем и рассказчик он отменный – примериваешь на себя его повествования и думаешь: «И я бы так поступил!» И потому переживаешь за него, как за себя. Редкое качество…

А еще спрошу, кого он видит своим наследником в армейском клубе, за который, признаюсь, я стал болеть гораздо меньше – и даже ничуть не огорчился их поражению от мешковцев.

Те вообще как-то умудрились сквозануть мимо письма – черт знает почему, но отныне болельщицких претензий к брестчанам у минского болельщика-журналиста нет. Да нормальная команда, мужики, и с чего все взяли, что в областном городе нельзя сделать суперклуб?

Не, испанский тренер мне тоже не нравится, но в столице растет неплохой парень -- со стержнем, который когда-то здорово играл за БГК. Ну да, Дима Никуленков.

Мне всегда нравились люди со своей позицией. Таких пацаны уважают особенно, потому что тренером должен быть мужик, который, если надо, попрет против всего мира – только чтобы его столкнуть с оси и доказать, что как раз его парни и команда и есть самые лучшие.

Вот об этом со Спартаком Петровичем и хочу поговорить – верит ли он в Никулю и остались ли еще такие упрямцы, которые могут упереться рогом, как когда-то сам Миронович. Даже странно, что я никогда не спрашивал его о преемнике, а может, он не отвечал, искусно уводя разговор в сторону. Но ведь как ни крути, нет у нас пока второго Спартака Петровича.

А еще надо встретиться с Серегой Рутенко. Серый, честно, я был уверен, что во втором письме тебя точно не будет – со своим упрямым характером ты скорее сообразишь третье, но, видишь, ты меня посрамил.

Но об этом мы при встрече вскользь, есть теперь ведь другие темы – в продолжение старых. Спасибо Лене Левченко за первый батл, но честь провластных спортсменов теперь надо спасать тебе, Сергей, – на мой взгляд, ты из всей этой команды самый мозговитый.

С противоположной стороны, как назло, целая академия наук и все, кого не возьми, весьма словоохотливы и поднатасканы множеством интервью, один Вася Хомутовский чего стоит.

А прикинь твой батл против Егора Мещерякова? Честно говоря, в страшном сне такое бы представить не мог ни один из нас, но если нам надо попытаться понять обратную сторону, то лучше пары не сыскать -- вы друг друга отлично знаете и второго Недосекова точно не будет.

Макс против Лены старался, но к поединку был явно не готов. И, что меня больше всего удивило, тренеры не предприняли никаких попыток, чтобы спасти его реноме, хотя бы накануне поднатаскав своего талантливого воспитанника по списку предполагаемых вопросов. Но нет, отдали на заклание.

Хотя их можно понять – за это не платят и вывод Максима, что сражается на стадионе он только за себя, близких людей и начальников, логичен до безобразия. Он лишь наивно ретранслировал то, чему его научили и учат. 

Кстати, спасибо, Макс. Ты вслух сказал то, что не решались сказать другие. Ведь даже самые лучшие спортсмены из первого письма тоже бьются не за флаг и не за народ – ну просто так все договорились говорить, чтобы красиво, а в первую очередь за премиальные и президентские стипендии, сопутствующие каждой победе. Потому что идиотов среди них нет и каторжный труд тоже должен оплачиваться по высшему разряду.

Это мы еще с детства впитали – в том самом спортивном классе борцов и гандболистов: «Нет талонов -- нет приемов, нет кед -- нет тренировки».

Признаюсь, меня всегда поражали теннисные болельщики – ну ладно, когда ты сжигаешь нервы на Кубке Федерации, там все-таки девчонки играют за Беларусь, но чтобы сидеть часами и искренне переживать, заработает ли Вика или Арина лишнюю сотню тысяч долларов – ну не знаю…

Наверное, это журналистика делает нас особенно циничными – ведь мы знаем спортсменов с той стороны, с который болельщики их не видят, и потому мы готовы дать характеристику едва ли не каждой звезде. Насколько она звезданута, высокомерна или, наоборот, проста в общении с нами, чья работа может скоро свестись к нулю. Просто потому, что теперь каждый спортсмен – это свое собственное СМИ.

Динара Алимбекова, например, вполне может получить лицензию от Мининформа. Имею счастье быть на нее подписанным и всегда удивляюсь ее изобретательности и вместе с тем открытости и простоте, которая, надеюсь, не изменит Динаре, даже когда она станет, как мечтает, четырехкратной олимпийской чемпионкой.

Но вообще-то журналистов не заменит никто – потому что редкие спортсмены могут задавать себе острые вопросы и так же откровенно на них отвечать. Нас упрекают в хайпе и пиаре, но в том и состоит наша профессия, чтобы показывать людей такими, какими они есть.

И наши симпатии, чего скрывать, строятся не столько на спортивных достижениях героя, сколько на его привлекательности для нас -- внешней и внутренней. Чего у него там внутри – о чем думает, похож ли на нас и, главное, – что открылось особенно в этом году – болит ли у него за других так, как за самого себя.

И потому, наверное, никого не удивляют результаты опросов на сайте «Прессбола», где во всех разделах лидируют те, у кого болело – а читателям, кажется, совсем уже не важны результаты и таблицы. Сопричастность дороже.

Я уже не говорю про Человека года – там, кажется, все ясно, хотя я бы включил в число номинантов и Ольгу Хижинкову. Признаюсь, за последние полтора месяца не встретил ни одного спортсмена или тренера, который не задал бы мне вопрос: «Ну как там Оля, когда выходит?» А дома ее – открою секрет – ждал целый ворох открыток и подарков от спортивной элиты страны вне зависимости от того, кто и в каком письме был подписан.

Были, само собой, и люди из потенциально третьего лагеря – которые принципиально не хотят участвовать в первых двух. И я даже получил предложение открыть этот самый третий фронт новым письмом – что, в общем-то логично, потому как у людей есть и другие мнения.

А вообще забавно, что именно Олина история всех подписантов и объединила, показав, что сердце – обычное человеческое есть у всех. И даже переживать за других они могут, потому что мучать такую красоту и доброту просто неправильно.

Ведь если бы не Оля, то у нас не было бы сегодня заслуженного мастера спорта по тяжелой атлетике Дмитрия Ходаса. О нем бы просто не вспомнили. Как не вспоминали почти целый год – до тех пор, пока Оля вместе с Сашей Саснович не инициировали благотворительный аукцион в пользу мальчишки, разбившегося на тяжелоатлетическом помосте.  

Хотя я бы этого зэмээса не давал. Просто для того, чтобы не лишать Диму мечты. Ведь если не на здоровом, то хотя бы на паралимпийском помосте он, уверен, мог бы отдать всю волю своей нереализованной энергии. Впрочем, скорее всего, он так сделает и со значком – для собственного самоутверждения.

Человек вообще не знает границ своих возможностей до тех пор, пока не попадает в экстремальную ситуацию. Мы встречали Олю в воскресенье и были счастливы от того, что она совсем не изменилась за эти бесконечно долгие 42 дня.

Может быть, это вообще самое лучшее качество в человеке – когда он не изменяет самому себе. И да – делает карьеру тем, что совсем не делает ее…