Tribuna/Футбол/Блоги/О духе времени/Волейболист-сирота отсидел за протесты: омоновцы сломали ребро, осудили за день без свидетелей, в колонии карали ШИЗО за все подряд

Волейболист-сирота отсидел за протесты: омоновцы сломали ребро, осудили за день без свидетелей, в колонии карали ШИЗО за все подряд

Приехал в Беларусь ради отпуска и попал в колонию.

Автор — Tribuna.com
17 января 2022, 11:27
Волейболист-сирота отсидел за протесты: омоновцы сломали ребро, осудили за день без свидетелей, в колонии карали ШИЗО за все подряд

Весной 2020 года Денис Демух, игрок итальянского волейбольного клуба, приехал в родную Беларусь. Парень думал провести дома лишь пару месяцев отпуска, но из-за закрытых в пандемию границ задержался в стране, где не смог равнодушно смотреть на послевыборное беззаконие.

Новый год Демух встретил в статусе полтизаключенного. А 9 марта 2021 года Дениса осудили по печально известной статье 342, карающей за «действия, грубо нарушающие общественный порядок». Спортсмен получил полтора года колонии, но из-за зачета дня в СИЗО за полтора вышел на свободу 27 декабря.

22-летний волейболист согласился описать подробности своей истории телеграм-каналу «О, спорт! Ты – мир!». С разрешения канала мы публикуем этот сильный рассказ.

«Волейбол – это моя жизнь, и я буду стараться достичь в нем всего»

- Я родом из Несвижа. Раньше пытался учиться футболу, а до него занимался плаванием, получил второй взрослый разряд. Тренировался у своего дяди, директора спортивного бассейна в агрогородке Снов.

Я сирота. Когда мне было 8 месяцев, мою мать нашли повешенной. У отца же была эпилепсия – когда мне было пять лет, он ударился головой о батарею, получил тяжелую черепно-мозговую травму и умер на месте. Первые два года после этого я жил у тети, но потом она отдала меня в школу-интернат – мол, плохо себя вел. В 13 переехал в агрогородок Снов, где жил в приемной семье, там провел год. Потом поступил в кадетское училище, жил там до 16 лет. Далее два года отучился в Несвижском педагогическом колледже, в 18 поступил на год в Копыльский колледж.

Когда мне было 14, я смотрел Олимпийские игры в Рио. Понравилось, как сборная Италии по волейболу сыграла в полуфинале, а один из их игроков – Иван Зайцев – стал моим кумиром. Он смог добиться такого успеха, и меня это вдохновило. Думал, что тоже смогу. Тогда учился в кадетском училище и параллельно с этим стал заниматься волейболом.

В 16, играя в футбол, получил перелом правой коленной чашечки. Восстанавливался полтора года. Старался в это время не забывать о волейболе, но там самое главное – прыжок. Тяжело полноценно заниматься, когда у тебя такие проблемы с коленом. Тем не менее, работал над этим.

Сказал себе после травмы: футболу – нет, волейболу – да. Решил, что волейбол – это моя жизнь и что я буду стараться достичь в нем всего. Хочу дорасти до профессионального уровня, как это сделал Иван Зайцев, который сыграл и на Олимпиаде, и на чемпионатах мира. Сейчас, после заключения, с этим сложно, не могу найти себе команду, но буду стараться вернуться обратно в игру.

Когда мне было 8, познакомился с семьей из Италии и следующие 10 лет приезжал к ней дважды в год – проводил целое лето и еще месяц зимой. Когда мне было 18, уехал в Италию на ПМЖ, и там через знакомых мне нашли команду по волейболу. Отыграл полгода в дублирующем составе клуба «Полиспортива М Бари» из итальянской Серии D. После этого полгода играл в профессиональной команде в серии D, параллельно с этим получал высшее образование.

Денис в составе итальянской команды (четвертый справа)

Что касается волейбола, очень благодарен моему [итальянскому] приемному отцу. Он всегда поддерживал мою любовь к волейболу, пытался меня чему-то научить. Он сам не был связан с волейболом, но видел мое стремление чего-то добиться и очень переживал за меня. Когда Иван Зайцев играл в Италии, мы всегда ездили на его матчи. Приемный отец понимал, что Зайцев – мой кумир, и старался, чтобы я мог видеть его игру вживую.

Когда мне было 18, в Италии проходила квалификация по волейболу на токийскую Олимпиаду. Директор «Полиспортивы» курировал работу главного спорткомплекса в городе, где проводились все матчи квалификации. Так сложилось, что нас, игроков клуба, попросили ассистировать на одном из матчей, и в тот день я увидел своего кумира совсем близко. А за день до тех событий я шел по городу и встретил двух волейболистов из итальянской сборной.

Весной 2020 года я уехал из Италии в отпуск на два месяца. Потом из-за ковида везде закрыли границы – пришлось остаться в Беларуси. Стал искать здесь команду, чтобы не забыть, что такое волейбол, и получить хоть какую-то практику. В итоге нашел клуб в любительской лиге, параллельно работал администратором в казино.

«Меня ударили трижды и на третий раз просто сломали мне ребро»

- Почему выходил на протесты? Хотел проявить солидарность с народом. Видел и своими глазами, и на видео, как сотрудники правоохранительных органов несправедливо поступают с людьми, избивают их, чуть ли не доводят до смерти. Знаю, как 10 августа силовики избивали людей на «Пушкинской» и около универсама «Рига». Поэтому решил выйти, показать, что то, что они делают, неправильно. Не привык к тому, чтобы невинного человека задерживали и избивали. Когда вижу такие кадры, у меня болит сердце.

4 октября [2020 года] я был на «Пушкинской», видел толпу митингующих. Решил присоединиться к ним, посмотреть, что будет дальше. Знал, что тогда проходил Марш освобождения политзаключенных. В конце концов мы – митингующие – пришли на Окрестина, побыли там часа полтора, потом все начали расходиться по своим делам.

Вечером встретился с подругой, посидели с ней пару часов в кафе. Потом пошли в магазин, чтобы купить мороженое. Когда я выходил из магазина, ко мне подошли неизвестные люди в черном и стали меня под руки уводить. Спрашивал у них, кто они и за что меня задерживают, но мне ничего не отвечали, как будто так и должно было быть.

Меня запихнули в минибус, внешне похожий на маршрутное такси и даже с номерными знаками маршрутки. Закинули головой в пол и начали требовать данные от телефона, пароль и так далее. Ничего им не дал.

Привезли в Центральное РУВД, там меня начали допрашивать сотрудники ГУБОПиК. Никакой информации они от меня не добились, хотя и угрожали – мол, если не получим то, что нам надо, можем тебе поломать пальцы, руки, ноги. Намекнули, что могут оставить инвалидом. Предлагали сотрудничать с ними – я отказался. Кстати, сотрудник ГУБОПиК, который меня допрашивал, почему-то оставил мне свой мобильный номер, до сих пор он у меня есть.

Нас вывели из РУВД и бросили в автозак, а там были сотрудники ОМОН. Начали нас таскать за волосы, спрашивать: что вас не устраивает, зачем вы выходили? Если им не нравились ответы, они нас били. Меня ударили трижды и на третий раз просто сломали мне ребро.

Потом нас завезли на Окрестина. Там в конце концов мы простояли полтора-два часа возле стены, где выставляли задержанных после маршей и где их били, особенно в августе. Я называю ту стену «кровавой». Нас закинули в помещение метр на метр и стали выводить на оформление, потом подняли в камеру, где мы провели три-четыре дня. В это время ко мне приезжали сотрудники ГУБОПиК, чтобы узнать пароль от телефона. Еще спрашивали, мол, кто финансировал протесты, знал ли я тех или иных людей, в каких митингах участвовал, бросал ли бутылки или камни в сотрудников ОМОН. Как вы понимаете, у меня узнать им было нечего. Я человек старой закалки, тем более сирота, так что меня очень тяжело расколоть. Но скажу, что Окрестина – то место, где тебя могут сломать.

Получил 13 суток административки, суд проходил по скайпу. Не было никаких свидетелей, просто судья, одетый в черное. Меня должны были выпустить 17 октября в пять часов вечера, но в 17:05 того дня на Окрестина приехала следователь. В конце концов на меня завели уголовное дело.

«Первое время на Володарке боялся избиений»

- В ожидании суда полгода отсидел [в СИЗО] на Володарке. Относились к нам там нормально, местные сотрудники особо не обращали внимания на то, чем мы занимались, так что я чувствовал себя спокойнее, чем на Окрестина. Хотя первые пару недель было страшновато – боялся возможных избиений, того, что меня начнут терроризировать целыми днями. Такого, слава Богу, не было.

Первое время было тяжело, потому что не хватало писем. Оказался на Володарке 22 октября, и где-то до января письма не приходили, хотя подруга и говорила, что мне пишут. После Нового года ко мне стали доходить письма. Почувствовал поддержку, то, что людям небезразлична моя судьба. Каким был тот Новый год? Не таким уж и веселым. Чувствовал, что нахожусь не дома, а за решеткой, в четырех стенах. Заранее понимал, что дома тот Новый год не отпраздную, и было печально и досадно, что так складывается.

Первые два дня на Володарке сидел в камере 92 с парнем из штаба Тихановского Евгением [Розниченко]. Потом попал в камеру на восемь человек, где сначала мы сидели вчетвером, потом втроем, а последние три месяца вообще вдвоем с одним парнем. Он не политический, но мы много общались с ним, пытались хоть как-то развеять наши серые будни. Я пытался еще и спортом заниматься – делал отжимания, подтягивания, качал пресс.

Судили меня в марте, за один день. Начали судить в 10 утра, а в 17:30 уже был вынесен приговор. Не было никаких свидетелей, но пришел представитель «Минсктранса». У них тоже был ко мне иск якобы за то, что я блокировал движение на улице, когда участвовал в марше. Я надеялся, что получу на суде «домашнюю химию», но в какой-то момент понял, что так просто не отделаюсь. Заранее было понятно, что получу приговор, связанный с лишением свободы.

После суда подал апелляцию, просидел в Жодино полтора-два месяца. Встречался там с другими политическими – Витей Лосиком и Артемом Савчуком. Получил в Жодино три нарушения, за что был отправлен в карцер. Два нарушения – межкамерная связь, а третье – спал днем.

Жодинский карцер – это камера четыре на четыре метра в подвале. Там очень сыро и влажно, все покрыто плесенью, еще и холодно, хотя дело было в марте. В карцере можно полностью угробить здоровье. Отсидел там десять суток, затем меня подняли в камеру и этапировали [в исправительную колонию №3 под Витебском].

«Я не такой человек, который будет молчать»

- В колонии я занимался разборкой металла, очищал провода от изоляции. Такой вид работы считается физически тяжелым, потому что только там была норма – 35 кг в сутки. Начинали с 15 кг, потому что не хватало кабелей, работали с проводами от «Белэнерго», а потом нам завезли кабели от «Белтелекома» и подняли норму.

Скажу честно, это работа не из простых. Берешь исходный провод, ножом отделяешь пластик от остальных его частей. Тебе надо получить 15 кг меди, остатки кабеля ты тоже сдаешь. Первая смена у нас длилась с 8 до 17, вторая – где-то с 17-20 и до 22 часов. Перерыв только на обед, ну и можно было каждый час выходить на перекур.

В колонии была тренажерка, но чтобы туда попасть, надо получить пропуск, который политзаключенным не давали. [Политзаключенный] Егор Храменя пытался получить этот пропуск, участвовал в разных спортивных мероприятиях, но ему пропуск все равно не дали. Я тоже участвовал в соревнованиях – правда, не по кроссфиту, как Егор, а по волейболу. Мой отряд занял там третье место, но мне тоже отказали в пропуске.

Сотрудники колонии хотят сделать всех политических злостными нарушителями. В таком случае никто из заключенных не сможет ни выйти по УДО (условно-досрочное освобождение – прим.), ни получить замену [наказания на более легкое после отбытия части срока]. Мне, например, отказали и в замене, и в УДО. Написали бумагу, где охарактеризовали меня как злостного нарушителя режима, не ставшего на путь исправления, – значит, мне не положено УДО.

Я как политический [заключенный] получал нарушения за разные мелочи. Немного недобрит – небритость, разговаривал в строю – мат. Могли прийти и проверить, соответствует ли описи содержимое сумок, и если в сумках чего-то не было, это тоже считалось за нарушение. У меня было 17 нарушений, и за полгода в колонии я провел примерно 30 суток в ШИЗО.

Первые семь суток получил за то, что был замечен на другом локальном участке. Когда мне оформляли наказание, уже понимал, что меня закинут в штрафной изолятор, спросил, почему они придираются к желтобирочникам, то есть к бчбшникам (это они нас так называли)? Мне ответили: «К вам никто не придирается, вам все понятно?». Сказал, что все понял. Мог ли не спорить с ними? Я не такой человек, который будет молчать. Если вижу несправедливость, пытаюсь что-то изменить, никогда не держу язык за зубами. Да, я конфликтный человек, но иду на обострение, именно если вижу несправедливость. Если неправ, могу смолчать.

Когда через 7 суток после того случая я должен был выходить из ШИЗО, во время утренней проверки у меня спросили, почему камера в антисанитарном состоянии – и добавили еще 8 суток ШИЗО с выходом на работу. Работа была в самом штрафном изоляторе – мы кололи щепу.

Вскоре после того случая, когда я уже вышел из ШИЗО, мне дали еще 7 суток за то, что покинул свой локальный участок на промзоне. Тогда я уже ничего не говорил [сотрудникам], потому что понимал, что бесполезно кому-то что-то доказывать.

Последние, по сути, 10 суток получил незадолго до освобождения. Утром к нам пришли контролеры и заметили, что 15 человек проспали подъем. Из всех проспавших нарушение получил только я. А почему? Вскоре после этого нам подняли рабочую норму до 45 кг. Начал возмущаться – почему нам подняли норму, если раньше говорили, что ее вообще не будет. Мне ответили, мол, вы и так ничего не делаете. Затем завхозы нажаловались на меня оперативным работникам, а те сообщили начальству, что, мол, один политзаключенный начал выпендриваться, надо его закрыть в ШИЗО. Там я и оказался примерно за неделю до освобождения. Обвиняли меня в том, что проспал, хотя на самом деле проблема была в том, что стал спорить по поводу нормы.

Какие были те дни в ШИЗО? Очень тяжелые, долго тянулись. Все никак не мог выспаться. В 9 вечера у нас был отбой, и в час-два ночи мог проснуться, потому что затекла рука или нога. Мы спали на голых деревянных нарах, которые откидывались от стены, и на них все затекало за 30-40 минут. На таких нарах очень тяжело засыпать, да еще потом просыпаешься среди ночи.

Сейчас, после освобождения, живу у друга, но хочется иметь отдельное жилье, хотя бы найти коммуналку или однокомнатную квартиру, чтобы никому не мешать. Нужен хоть какой-то телефон, также ноутбук. С финансами сейчас очень тяжело. Ищу работу – без разницы какую, просто нужен заработок, на который можно прожить.

Пока был за решеткой, меня во многом шокировало отношение сотрудников. А еще – то, что из-за каких-то предположений и доводов можно осудить человека и решить его судьбу. Этим занимаются те, кто должен судить справедливо, но на самом деле таким людям все равно. Так было и в моем случае. На моем суде не было никаких свидетелей, и даже в приговоре было написано, что суд принял решение, исходя из предположений, выводов и доводов.

Заключение меня очень сильно изменило. Там закаляется характер. Мне 22 года, но замечаю, что за проведенное за решеткой время сильно повзрослел, причем именно в моральном плане. Стал смотреть на некоторые вещи более здраво. А еще чувствую, будто приехал откуда-то издалека. Все ощущается новым, заново привыкаешь к обычным вещам. С чистого листа открываешь все вокруг.

Реквизиты для помощи Денису Демуху: номер карты 4641 3200 3488 8478, срок действия 09/25, KARTOCHKA CASHALOT.

Фото: «Новы час», аккаунты Дениса Демуха в Instagram (здесь и здесь)

Лучшее в блогах
Больше интересных постов

Другие посты блога

Все посты