«Когда мужа избивали силовики, боли он уже не чувствовал». Парень из американского футбола может сесть на 12 лет, у него жена и двое детей
Эмоциональный рассказ жены Ростислава Стефановича.
Политзаключенный получает новые обвинения.
Список политзаключенных в Беларуси, к сожалению, продолжает расти. К 20 января количество людей с таким статусом достигло 187. Есть среди них в том числе и представитель спорта. Речь идет об игроке в американский футбол из команды «Минские зубры» Ростиславе Стефановиче.
31-летний парень, работающий архитектором и дизайнером интерьеров, а свободное время посвящающий спорту, угодил за решетку 29 сентября. Он уехал отдавать документы клиенту и домой не вернулся, а позже обнаружился на Окрестина.
В разгар политической кампании Ростислав не скрывал своей гражданской позиции, выступал за перемены, а в августе стал членом расширенного состава Координационного совета. И, по словам супруги, этим привлек внимание правоохранителей.
Парня обвиняли в «участии в массовых беспорядках» в Минске с 10 по 12 августа, их организации и обучении людей, намерении поджечь ларек и умышленной блокировке дорог. Позже следователи, которые за четыре месяца неоднократно менялись, остановились на части 2 статьи 293 УК РБ (участие в массовых беспорядках). Максимальный срок наказания по данной статье – до восьми лет лишения свободы.
С момента задержания Ростислав, в октябре признанный политзаключенным, не видел жену и двоих детей (сыну – пять, дочери – семь), несколько раз менял места заключения. А 16 января Стефановичу было предъявлено дополнительное обвинение по части 3 статьи 218, где описывается наказание за умышленное уничтожение либо повреждение имущества, повлекшее по неосторожности смерть человека или иные тяжкие последствия. Срок наказания – от 7 до 12 лет.
Далее – эмоциональное интервью супруги Ростислава Кристины, в котором она рассказала, как объясняла детям исчезновение отца, через что уже пришлось пройти Стефановичу, а также кто и как ее поддерживает в неравном противостоянии с системой.
– Когда вы получили последнее письмо от Ростислава?
– 23 декабря, а написал он его 21-го (разговор с Кристиной состоялся 15 января, и в этот вечер от Ростислава пришло новое письмо – Tribuna.com). Рассказал, что у него все хорошо, готовится к Новому году, спрашивал о детях. А так больше свои вопросы и мысли.
После Нового года адвокат встретилась с ним, Ростислав выступал в качестве свидетеля по делу другого члена расширенного состава Координационного совета. Ростислав сидит в камере, рассчитанной на троих. Вместе с ним находится какой-то парень, связанный с проектом Сергея Тихановского «Страна для жизни». Насколько знаю, этому парню вообще никто не пишет, никто ничего не передает. Он совсем один. И третий человек в камере – по статье за наркотики.
По словам адвоката, у мужа в камере в СИЗО № 1 на Володарского очень холодно – или вообще нет отопления, или оно подается в минимальном объеме. Ростислав спит в одежде. Более того, на ноги надевает махровые носки, поверх них шерстяные и сверху еще тапки на овчине. Тем не менее, каждые 20 минут просыпается от холода.
– Как давно он переведен из Жодино в Минск?
– Вообще, когда его только задержали, он сидел на Окрестина, после его перевели на Володарского. Там он просидел три недели, и его перевезли в Жодино. А уже 26 ноября вернули на Володарского. Честно, я вообще не понимаю, почему постоянно переводили туда-сюда. Может, это связано с тем, что в одной тюрьме места заканчиваются, и мужа переводят туда, где они освобождаются. А, может, его считают злостным преступником, поэтому с ним так обходятся. Не знаю.
В СИЗО № 1, как мне писал муж, им не дают никаких книг. Заключенные пишут заявления, но им принесли один раз Уголовный кодекс, да и то его забрали на следующий день. Жалуется также на то, что в камере очень тусклый свет, то есть невозможно ни рисовать, ни писать письма.
– Письма вы регулярно получаете?
– Мы пишем ему каждый день, но, как рассказала адвокат, последнее письмо от нас датировано 17 декабря. Он нам отвечал, можно сказать, через день. Получалось так, что в неделю нам приносили по 2-3 письма. И мы ждали от него сообщения перед Новым годом.
4 января мне, детям, родственникам пришли открытки, но без традиционных штемпелей СИЗО № 1. Обычно на всех открытках есть эта пометка, но, как я узнала, якобы там заболели все цензоры. Как-то странно. Потом прошла информация, что и в Жодино такая же ситуация. Так или иначе, открытки точно от Ростислава, потому что почерк на обратной стороне его.
Думала, что и сейчас что-то придет, но вот, когда шла на интервью, встретила почтальона, и она сказала, что никаких писем нам нет. Почтальон призналась, что уже подумала, что Ростислав вернулся, но увы.
– В этой ситуации вас поддерживают даже чужие люди.
– Да, это потрясающе. Получаю помощь и поддержку даже от тех людей, от кого никак не ожидала. Сейчас солидарность белорусов просто не знает границ. Хотя есть и те, кто отворачивается, перестает общаться, причем те, кого давно знаешь. Наверное, кто-то боится, что ситуация коснется и его. Стараюсь понять их, всякое бывает. Главное, что нет таких людей, кто оскорблял бы или называл Ростислава уголовником или что-то в этом роде. Я даже не знаю, что сделала бы, если бы услышала что-то подобное.
Более того, хочу отметить отношение клиентов Ростислава. Он – архитектор-дизайнер, и перед тем, как оказаться в тюрьме, выполнял различные заказы по дизайну интерьеров. Сейчас он этим заниматься не может, но его клиенты все равно сказали, что будут ждать освобождения столько, сколько понадобится, не хотят больше ни с кем работать. Со мной эти люди на связи и всегда интересуются, как и что происходит.
В школе, где учится наша семилетняя дочка Николь, была интересная ситуация. Сразу после ареста Ростислава нам сообщили, что домой придут с обыском. Чтобы не травмировать детей, я их увезла за город к маме. Дочка тогда приболела, вызвали ей врача на дом, нам дали справку и сказали лечиться дома. У мамы дети пробыли три недели, и когда настала пора возвращаться в школу, нам в поликлинике не хотели закрывать справку. То есть мы пришли к врачу, она для решения вопросов отправила к заведующей. Та спросила фамилию, услышав ее, что-то где-то поискала, посмотрела, и сразу выпалила: «Все, у меня рабочий день закончен. До свидания». Я понимаю, что это государственное учреждение, может, врачи боятся чего-то, но, извините, почему дети должны страдать? Они и так уже пострадали. И я не понимала, за что так с нами.
В общем, не получили мы справку, пришли без нее в школу. И вот там к нам отнеслись более лояльно. Ребенка не было на учебе почти месяц, я подошла, все объяснила (а в школе знают, что мой муж сейчас сидит), сказала, что справку по каким-то причинам не хотят закрывать. Меня выслушали и сказали, мол, ничего страшного, можно спокойно продолжить учебу.
– А дети знают вообще, где папа?
– Дочка Николь догадалась сразу же. Наверное, увидела мою реакцию, заметила, как я веду себя после звонка, и вечером подошла и прямо спросила: «Что, папу задержали?» Я тогда не понимала всю серьезность случившегося, думала, что мужа задержали максимум на 15 суток, тем более многих моих знакомых забирали. Да и брат Ростислава Олег сам отсидел в Жодино. Знала об этом и дочка, поэтому прекрасно поняла, что папу тоже задержали.
Естественно, Николь переживает, скучает. Когда в октябре я начала собирать информацию, можно ли выпустить мужа под залог, Николь подошла ко мне и сказала: «Давай мы с тобой сейчас организуем какую-нибудь фирму по оказанию услуг и будем собирать деньги, чтобы папу выпустили». Она очень хотела поучаствовать, помочь Ростиславу.
Сейчас вместе с братом Марком постоянно делает рисунки, пишет письма и за себя, и за Марка. Единственное, потом только просит проверить ошибки, но все остальное – сама, искренне.
Марку, которому пять лет, мы сначала ничего не говорили. Но потом муж написал, сказал, чтобы рассказали все и ему. Сначала мы сказали, что папа уехал на игру. Если бы в командировку, то это максимум на пару дней, а выезды на турниры, на какие-то матчи порой длились и по неделе. Прошло 7 дней, 14, и ребенок начал спрашивать, где папа. В итоге я Марку сказала, что папу задержали. Сын видит, что происходит в Беларуси, многое уже понимает, но, может, оценивает какими-то детскими категориями. Я сказала Марку, что папу закрыли не в тюрьме, а в замке, где его стережет дракон. Когда мы потом ездили на Володарского, сын увидел, что да, там действительно замок (СИЗО № 1 находится в здании Пищаловского замка XIX века – Tribuna.com), значит, папа действительно там, и дракон стережет. Я об этом написала Ростиславу, мол, дети хотят получить от тебя шкуру дракона. Муж постарался выйти из этой ситуации и в своем ответном письме прислал «чешуйки дракона», возможно, они сделаны из хлеба. Благо цензоры пропустили.
1 января я с детьми ездила на «Володарку», мы мысленно поздравили Ростислава, передали ему нашу энергию, скажем так. На Новый год нас очень поддержали соседи, пришли к нам в гости. Дело в том, что средний брат Ростислава тогда заболел коронавирусом, и их мама ушла на самоизоляцию, а мои родители живут в другом городе. Мы желали того же, что практически все белорусы, и поднимали бокалы за скорейшее возвращение хозяина квартиры. Конечно, были моменты грусти, не без этого.
Дома у нас все так же, как в тот день, когда Ростислав уезжал перед задержанием. То есть обувь даже стоит там же, никаких изменений.
– Вы сказали, что цензоры СИЗО пропустили «чешуйки дракона». Выходит, и среди работников таких учреждений все-таки есть люди?
– Да, хватает адекватных работников, которые могут войти в положение. Хоть и говорят, что на Окрестина звери, но там все было более-менее лояльно. Муж очень любит кефир, а его передавать запрещено, но на Окрестина приняли, хотя я была уверена, что не пройдет. Принимали даже те передачки, которые весили выше положенной нормы в пять кг. Я как-то принесла 12-килограмовый пакет, но его, пусть и скрепя сердце, забрали. На Володарского тоже ко всему относились хорошо. Муж рассказывал, что и соки до него доходили, и вода. Для меня это стало приятным шоком.
А вот тюрьма в Жодино – это просто тихий ужас. Только то, что по списку, строго по заявленным килограммам – никаких поблажек или уступок. Я как-то решила передать мужу советские открытки с животными, чтобы он их перерисовывал и присылал эти рисунки детям. С обратной стороны открытки было написано, что это за животное, поэтому не приняли. То есть сторона должна быть полностью пустая, без каких-либо надписей. Потом я распечатала картинки животных, скачанные из интернета, на фотобумаге, чтобы оборотная сторона была пустая. Не приняли и это – прицепились к тому, что это на фотобумаге. Попросила тогда передать хотя бы две фотографии семьи и детей, причем по правилам это разрешено. Нет, все равно нельзя. Строго через письма. Опять же, по списку можно передать пять книг, но, как оказалось, их забирают, складывают на хранение, а заключенным не передают. Что хотят, то и воротят.
Самое ужасное происходит с продуктами. Если рыбу не разрезать, в тюрьме ее буквально распотрошат до такой степени, что уже невозможно что-то съесть. Муж писал, что он практически привык «копаться в трупах», потому что овощи и фрукты в тюрьме разрезают пополам или специально протыкают, чтобы продукты быстрее портились. Как-то передала килограмм мандаринов, и они очень быстро испортились. Потом муж понял почему – все мандарины были проколоты. Опять же, чтобы они не хранились долго. При этом можно передать 10 кг фруктов и овощей из списка разрешенных продуктов, но как в таком случае продукты будут храниться?
К счастью, если так можно сказать, 26 ноября Ростислава перевели обратно на Володарского. Мы с детьми ухитрились порадовать Ростислава перед Новым годом и сумели передать домашние орешки со сгущенкой, печенье имбирное испекли. Честно, была удивлена, что на Володарского забрали продукты, потому что в Жодино не приняли и шарлотку, несмотря на то, что сама ее пекла.
– Знаю, в Жодино и условия содержания жуткие.
– Верно. Муж сидел в камере, где было еще 11 человек. Временами было и по 18. Постоянно открытое окно, закрывать его не разрешалось, то есть в буквально смысле людей замораживали. А ключ от окна дали только тогда, когда снег начал падать аж за дверь, где был смотрящий.
– То есть люди фактически в холодильнике сидели.
– Так и есть. Что на улице, что в камере – одно и то же. К тому же, когда их выводили на прогулку, то можно было и зависнуть там часа на три. Еще поздней осенью, как мне писал Ростислав, было так холодно, словно ты часа два гуляешь в парке в мороз, и когда уже совсем замерзаешь, просто нужно остаться гулять дальше. А вы представьте, что там творится сейчас, когда на улице снег и минус 18. Были в камере и тараканы, но они куда-то пропали. Наверное, замерзли. Я истерила, пыталась добиться каких-то улучшений содержания, но никто меня не стал слушать.
– Насколько знаю, следователи, которые ведут дело Ростислава, постоянно меняются.
– Да, как нам объясняли, дело большое, поэтому и меняются следователи. Есть один – самый главный, остальные помельче. И дело ходит из рук в руки. В последний раз Ростислава допрашивала вообще женщина, хотя до этого были только мужчины. Она сказала, что на время заменила основного следователя. Я не понимаю, у кого просить свидания, кому писать. Я писала заявления в Следственный комитет, но меня постоянно посылают, отказывают в свиданиях. После интервью снова пойду отправлять письма в СК с указанием, что таким образом ущемляются права детей. По закону в жизни детей обязаны участвовать двое родителей, но в нашем случае получается совсем по-другому. Попытаюсь пойти по этому пути. Но, повторюсь, ранее в Следственном комитете мне всегда в свидании отказывали. Говорили, мол, нужно Ростислава еще допросить, а вот когда следствие закончится, возможно, дадут свидание. Спрашиваю, когда будет конец следствия, на что мне отвечают: «Никакой информации нет, ничего вам сказать не можем».
Им плевать, что дети не видели папу с сентября. Плевать, что Ростислав постоянно жалуется на здоровье. У него болит голова после жесткого сентябрьского избиения, болит висок, немеют пальцы. Его папа в возрасте 33 лет скончался от аневризмы, и муж как раз в этом возрасте. А аневризма – это наследственное. Переживаю, чтобы не было чего-то подобного.
– Коронавирусом не переболел?
– Вроде бы нет. Запахи, к сожалению, все чувствует, а вы представляете, какие там запахи.
– Получается, с 29 сентября ни вы, ни дети не видели Ростислава.
– Да, уже скоро будет четыре месяца. Только адвокат к нему может попасть. Я спрашиваю потом, как выглядит муж, мне говорят, что, в принципе, нормально. Хотя я знаю, что Ростислав, даже если ему очень плохо, об этом не скажет, чтобы я не переживала лишний раз, чтобы не волновались дети и родственники. Иногда, конечно, у него накипает, и он может, грубо говоря, пожаловаться. Например, как было в письме перед возвращением на Володарского. Он писал, что к ним в камеру каждый день приходили с обыском, причем жестким. Все переворачивали, все проверяли. Как потом узнал муж, его камера на особом контроле.
– У вас же дома тоже обыск был?
– 23 октября приехала милиция, почти через месяц после задержания мужа. К тому времени я детей уже вернула от мамы, и они 23-го числа были дома со свекровью. Я ушла по делам. Сын с дочкой спокойно играли, и тут – звонок в дверь. Дети подбежали, спросили, кто там, им ответили, что милиция, нужно провести обыск. Сын сказал милиционерам, что мамы нет дома. Свекровь тут же позвонила мне, рассказала всю ситуацию, я ответила, чтобы ни в коем случае не открывали дверь. Пока я закончила все дела и приехала, прошло около часа, но милиционеры никуда не ушли. Я попросила их дать мне возможность вывести детей – разрешили. А когда увидели, что, оказывается, свекровь была в квартире, засуетились, мол, как так. Но, извините, при чем тут она, она не хозяйка квартиры.
На обыск в качестве понятых пришли мои знакомые ребята. Скажу честно, все прошло довольно мягко, без какой-то жести. Я потом спросила у милиционеров: «Ну что, нашли что-нибудь?» Ответили в таком роде: «Если бы хотели, то нашли бы». А вообще, что они искали, я не знаю. Просто полазили по всем шкафам, тумбочкам, поковырялись. Сначала думали, что Ростислав – это тот парень, который вытащил из милицейского водомета гидрант. Но я ответила, что никакого отношения к этому инциденту мы не имеем. В итоге мне так и не сказали, что же хотели найти.
– Может, искали то, чем Ростислав якобы хотел подпалить ларек? Ведь ему же приписывали и это.
– Не знаю, если честно. Да и никто ничего не поджигал. Ростислав ездил и встречался с парнями, с которыми познакомился по переписке в чате, чтобы обсудить варианты, что делать дальше, как поступать в той или иной ситуации. Сейчас я прекрасно понимаю, что в этом чате был подстрекатель, подставное лицо. Он в чате был наиболее активен, призывал поджечь ларек. От Ростислава было всего два сообщения. В первом он поставил только плюс, что согласен на встречу, во втором сообщении он заметил, что поджог – это не вариант. И это все.
Тем не менее, он поехал на встречу, и, как мне потом рассказали, есть даже видео, как мужа и других парней на этой встрече задерживали. Я вам точно скажу, что никто ничего не собирался поджигать. Но, как мне потом рассказала адвокат со слов мужа, какой-то парень к ним подошел, у него в руках был сверток – и тут же налетели силовики. Однозначно, это подстава, потому что реально никто ничего подобного не хотел делать. И на допросе, после избиения, Ростислав сразу же сказал, что приехал на встречу обсудить другие варианты. Знаю своего мужа и могу точно сказать, что он на какой-то криминал точно бы не пошел.
– А еще ему приписали «участие в массовых беспорядках».
– Да, обвинили в участии в событиях с 10 по 12 августа. Но я знаю, что он и близко не был рядом с теми событиями. У меня получилось взять распечатку биллинга на мой телефон, и эти данные невиновность мужа доказывали, так как он всегда был со мной. А взять биллинг на его номер телефона [официально] мне нельзя. Только сам Ростислав может его взять. Ну и следователь или адвокат с разрешения следователя. Но разве кто-то будет это делать?! Конечно, нет! В итоге никому этот биллинг не интересен.
Более того, изначально Ростиславу предъявляли то, что он на машине в ночь с 10 на 11 августа блокировал дороги. Но это просто физически невозможно. Мы 31 июля купили машину, 8 августа поехали ставить машину на учет и получать номера. Но номера должны были выдать только 11 августа после 16 часов. Мы оставили машину на стоянке в Ждановичах. Забрали 12 числа после обеда, о чем свидетельствует страховка, оформленная в этот же день. Но все документы остались в машине. Ключи забрали у Ростислава при задержании. Сейчас и на машину наложен арест. Но никто не собирается смотреть какие-либо документы. Всем плевать, у системы своя правда.
– Сколько протоколов сразу составили на Ростислава?
– Пять. Статья 293 часть 1 (организация массовых беспорядков), часть 2 (участие в массовых беспорядках), часть 2 повторно, часть 3 (обучение или иная подготовка лиц для участия в массовых беспорядках), а также статья 310 (умышленное блокирование дорог). Естественно, я была в шоке, когда подсчитала, во сколько лет заключения это все может вылиться, у меня началась истерика, полились слезы. Вы что, охренели? При этом никто ничего не мог объяснить. Мне вообще следователь, который в пять утра 30 сентября позвонил и сообщил, что Ростислава задержали по уголовной статье, ничего толком не сказал. Просто попросил собрать вещи и привезти их в ИВС на Окрестина. Я не понимала вообще, что происходит. Перезвонила следователю в семь утра, попросила все еще раз повторить, потому что только-только пришла в себя. В ответ услышала: «Всю информацию о передачах найдете на сайте».
Что самое интересное. Муж вечером не вернулся, так я вплоть до трех ночи писала ему сообщения и видела, что он в сети, и все сообщения читались, но ответа не было. Разные мысли лезли в голову, но думала, раз читает сообщения – значит, все нормально. Мне потом Ростислав написал, что его заставили сказать пароль от телефона, поэтому милиционеры, скорее всего, и читали мои послания.
– Вы понимаете, почему к Ростиславу такое внимание правоохранительных органов?
– Вероятно, потому что он входит в расширенный состав Координационного совета. Плюс был активен в соцсетях, выражал свою гражданскую позицию. Помню, где-то 23 августа, когда я гуляла с детьми в парке, он мне прислал в вайбере скриншот, где было написано, что он вступил в КС. И вот спустя месяц с небольшим мужа задержали.
Конкретное осознание того, что же происходит с мужем, в чем его обвиняют, пришло ко мне после того, как 1 октября с Ростиславом встретилась адвокат, а после рассказала мне итоги диалога.
Адвокат спросила меня, нужно ли снимать побои. Мой ответ: «Конечно, обязательно». На следующий день она снова пошла и, как потом рассказывала, Ростислав был в таком шоке, что вообще никого и ничего не слышал. Его постоянно нужно было тормошить и переспрашивать. Единственное, потом он сказал, что когда его избивали силовики, боли он уже совершенно не чувствовал. Наверное, организм уже перешел к такой стадии сопротивления, что просто перестал ощущать физическое воздействие. Ну, а когда мы настояли на снятии побоев, адвокату тут же выписали запрет на посещение.
– В октябре Ростислава включили в список политзаключенных. Как вы об этом узнали?
– В новостях в одном из Telegram-каналов была информация, что в Беларуси столько-то политзаключенных, дана ссылка на полный список. Я перешла, ради интереса просмотрела фамилии и увидела там Ростислава. То есть уже 7 октября он был политзаключенным. Честно, я не ожидала, что ему присвоят такой статус. Я вообще до конца не могла понять, насколько ситуация серьезная, что вообще происходит. Я была более чем уверена, что его вообще опустят. Дело в том, что адвокат мне говорила, что если по истечении 10 суток задержанному не предъявят обвинение, то его обязаны отпустить. Никто адвокату не звонил, соответственно, была надежда, что все обойдется. Но когда истекли все сроки, уже через почти два часа после этого, мне позвонила защитник и сказала, что Ростиславу все-таки предъявили обвинение. Не пронесло. А когда сказали, в чем обвиняют мужа (из пяти протоколов ему оставили только ч. 2 ст. 293), тогда пришло осознание, что как минимум на два месяца муж будет за решеткой, пока идет следствие. Плюс мне объяснили, что в ближайшие две недели нет никакого смысла подавать ходатайство – его просто не будут рассматривать. Как оказалось, нет смысла в этом и сейчас – никто там эти заявления не принимает во внимание.
– Когда человек попадает в число политзаключенных, к нему как-то меняется отношение в тюрьме или со стороны правозащитников?
– Сейчас тема политзаключенных в Беларуси стала особенно острой. И я понимаю, что, наверное, к таким людям со стороны силовиков повышенное внимание, причем в худшую сторону. Издевательства, унижения и прочее.
Что касается помощи правозащитников, то, например, «Весна» возмещает затраты на адвоката. Большое спасибо им за это, потому что одно посещение адвоката – это около 300 рублей. А таких походов за неделю может быть два или три, и определенная сумма набегает. Помогли в свое время нам и в BY_HELP. Из-за того, что Ростислава избили при задержании, они выделили определенную сумму на помощь, на реабилитацию. Но для этого нужно было собрать справки о побоях. Но мало того, что сняли их через 15 дней после задержания, так и сделали это формально. А судмедэксперт дошел до Ростислава и вовсе в декабре. Сказала, что «потеряла» нас. Вроде мужу сейчас дают какие-то лекарства, но непонятно, что за они. Сделали ему снимок головы с трех ракурсов, посмотрели, что никаких переломов нет – значит, по их мнению, человек здоров и ему особой помощи не нужно. А то, что у него постоянно болят виски, что дело может дойти до аневризмы, никого не волнует.
– Помогает ли как-то команда «Минские зубры», за которую выступает Ростислав?
– С игроками я общаюсь, они постоянно поддерживают, говорят, чтобы обращалась за помощью по любому вопросу. Но, честно, особо стараюсь их не беспокоить, своими силами сражаюсь.
– В ноябре Ростислава поддерживал депутат парламента Германии Кай Геринг. После этого немец как-то связывался с вами?
– Нет, пока от него больше никаких вестей.
– До президентской кампании 2020 года Ростислав был активным в политическом плане?
– Наверное, как и большинство белорусов, был аполитичным человеком. Читал новости, высказывал свое мнение, но яро никогда не протестовал, на акции и митинги не ходил.
– Ваша жизнь разделилась на до 29 сентября и после?
– Несомненно. И поменялась она в худшую сторону. Мало того, что задержали Ростислава, так и пришло непонимание, как вообще жить дальше. Все говорят, что скоро в стране все поменяется, полный срок Лукашенко не отсидит, но до всех событий с мужем было одно чувство, а когда ты оказываешься в иной ситуации, когда Ростиславу предъявляют обвинение, когда его могут отправить в колонию, то внутри чувства совсем иные.
16 января Ростиславу снова должны предъявить обвинение, но я пока об этом стараюсь не думать. Предполагаю, что мужу предъявят обвинения по той же статье – ч. 2 ст. 293. Скорее всего, обвинитель будет требовать для Ростислава максимальный срок наказания, а это восемь лет. На другое я не рассчитываю, особенно учитывая то, что за сорванную с силовика балаклаву гражданке Швейцарии [Наталье Херше] дали 2,5 года.
Что касается Ростислава, то, честно, есть все-таки надежда, что к 18 февраля его отпустят. У нас в этот день годовщина свадьбы, так, может, подарок судьбы будет. Это все, конечно, мечты, но вдруг.
– А день рождения когда у вас и у детей?
– Мы все в семье родились в мае, так получилось. И я очень хочу, чтобы эти праздники мы все-таки отметили в кругу семьи, вместе. Недавно дети подошли ко мне и сказали, что уже забыли папин голос. Я нашла видео, включила им.
– Что вы чувствуете сейчас, когда вам звонят с незнакомого номера?
– Стараюсь на такие звонки не отвечать. И свои контакты нигде не отображаю и не распространяю, все-таки разные люди могут быть. Не хочу нарваться на кого-то неадекватного, когда и так несладко. В теории, конечно, такие люди могут встретиться, но пока, к счастью, с ними не пересекалась.
– За прошедшие четыре месяца вы не замечали за собой какой-нибудь слежки?
– Первые два месяца я вообще лиц не замечала, не помнила информации, ходила в прострации. Когда мне что-то говорили или объясняли, просила продублировать в письменном виде. Реально, было такое странное состояние. А вот в последнее время появилась опаска за себя, за детей. Когда шла на интервью, мне было немного страшно. Не знаю почему, но не могу избавиться от такого состояния. Для этого, наверное, нужно время и, главное, чтобы Ростислав был рядом.
***
16 января Ростиславу Стефановичу в очередной раз было предъявлено обвинение. Парню по-прежнему вменяют «участие в массовых беспорядках». Кроме того, сейчас ему предъявили обвинение и по части 3 статьи 218: «Умышленное уничтожение либо повреждение имущества, совершенное организованной группой, либо повлекшее по неосторожности смерть человека или иные тяжкие последствия, либо повлекшее причинение ущерба в особо крупном размере». Наказание по данной статье – от 7 до 12 лет.
По словам Кристины Стефанович, никаких фото- или видеоматериалов, доказывающих виновность Ростислава, ей не предъявили. Показали лишь заключения судмедэкспертизы, которые к данному случаю вообще не имеют никакого отношения. После предъявления нового обвинения родные и близкие Ростислава в шоке. Даже адвокат не ожидала такого развития событий. 18 января, как заверила Кристина, она вместе с защитником будет подавать заявление на обжалование обвинения.
Фото: из личного архива семьи Стефановичей
