«Если отрезать край головы, буду ходить в каске». Советский супергонщик борется за жизнь в Эстонии
Олимпийский чемпион по велоспорту Ааво Пиккуус дает безумно интересное интервью Вячеславу Самбуру.
Олимпийский чемпион по велоспорту Ааво Пиккуус дает безумно интересное интервью Вячеславу Самбуру.
В 76-м советский велогонщик Ааво Пиккуус в командной гонке на 100 км выиграл Олимпийские игры, а спустя год – чемпионат мира. В его коллекции еще два мировых серебра (1975, 1978) и победа на престижной Велогонке мира в личном зачете. Он очень хотел уйти в профессионалы и пройти гранд-туры («Джиро», «Тур де Франс», «Вуэльта»), но в СССР это было запрещено. Бросив велоспорт, Пиккуус перешел в ралли, где тоже добился успехов.
Впрочем, его главная победа – борьба за жизнь. Вот уже 25 лет Ааво сражается с опухолью мозга. Не без помощи русских друзей.
– Уже, наверное, лет десять я не работаю, ничем не занимаюсь. Здоровье не позволяет – инвалидность. Опухоль мозга. Так, сколько же … Четыре операции уже было – и больше не можно делать. Опасно. Могли бы самый конец головы, самый край отрезать и открыть. Но тогда всю жизнь придется ходить с каской. Я немолодой, голова не зарастет.
- Несколько лет назад вы рассказывали, что уколы более-менее помогают.
– Ну да. В июне прошел обследование в Германии – это стоило пять с половиной тысяч, русские друзья оплатили, спасибо им. Там сказали, что нужно перейти на другой укол. Точнее, вещество то же самое, но другой фирмы.
У нас лечебная система такая: чтобы получить препарат, надо дождаться его внесения в список. Когда лекарство не в списке, то государство тебе помочь не может. Этот новый укол пока не в списке. Говорят, появится с января. Еще два месяца мне терпеть.
- Давно у вас эта болезнь?
– 25 лет, наверное. В том и дело было, что вначале я сам платил все. Один укол каждый месяц стоил 1100 евро. Три с половиной года платил, потом деньги кончились. А до этого все было под контролем. Весь был в долгах, негде взять денег. Получился разрыв 8 месяцев, потом уже государство помогло, но было поздно.
- Вы собирались продать олимпийское золото, но в итоге просто заложили. Может, все-таки сейчас есть смысл продать?
– Я продал уже. Нечего было делать, получил за медаль 20 тысяч долларов. Долги надо было отдавать.
- Появлялась информация, что вам специально не дают работу. Якобы Эстония не признает ваших побед – они одержаны для СССР.
– Я такого не слышал. В таком духе сказал один олимпийский чемпион: твоя медаль выиграна для русской земли, не для Эстонии. Никто из больших руководителей такого не говорил.
Я мог бы работать, но у нас система такая: если пойду на работу, то потеряю пенсию. Буду получать зарплату, которая примерно как пенсия, но из зарплаты еще и режут налог. 26% – ших, сразу ушло.
***
- Вы попали в сборную Союза по велоспорту еще юношей. Правда, что вас там тяжело приняли из-за национальности?
– Это было. Я эстонец, вроде как чужой. В России говорят, против лома нет приема – против меня тоже не было.
72-й год – мой первый лагерь в сборной, в Новом Афоне. Пошли на тренировку утром, едем парами, тренер Капитонов сзади. Сашка Юдин меня раз толкает, два, три. Я ему колено под руль поставил – он бу-у-ум, завалился. Пришли с тренировки, сначала Капитонов на матах, потом Юдин с Валерой Лихачевым пришли учить меня жизни. Я взял в руку кусок кирпича: еще раз подойдете – по морде получите. Потом все было нормально.
- Вы ведь тогда почти не знали русский?
– К тому времени знал неплохо. За несколько лет до этого, еще юношей, пришлось выучить. Поехали на динамовский сбор в Алахадзы. Другие динамовские эстонцы уехали на день раньше меня, я летел один. В Киеве пересадка, а я вообще ни слова не понимаю, даже самолет найти не могу. Повезло, какой-то мужик-эстонец дотащил. В Адлере сели, мне нужно в Алахадзы – я опять ничего не могу даже спросить. Сел на чемоданы и плачу. 15 лет, е-мое! Все спрашивают, а я не умею объясниться.
Опять повезло – выручили московские ребята. Доехал до лагеря. За следующие 22 дня выучил русский язык. Со страха. Пришел в школу – учительница не узнала: это чудо, невозможно такое.
- За 22 дня – язык?
– Не идеально, но объясниться мог. Хотя были сложные слова. Следующий сбор был в Гаграх. А там шел эстонский фильм – Tuulevaikus. Парни спрашивают: как это по-русски?
А я такого слова не знаю, говорю: ни х… не дует. Меня целый сбор так и называли: ни х… не дует. Потом узнал название: «Безветрие». Запомнил на всю жизнь. А вот английский я уже не помню – в семье говорим только на эстонском.
- Первые выезды за границу вас, наверное, впечатляли не так, как сборников из других республик?
– Европа почти не удивила, у нас в Эстонии было финское телевидение – мы смотрели и понимали, какая там жизнь. Да и Эстония – это тоже почти Европа. Я, конечно, советский человек, но…
Случаи бывали всякие. То ли 73-й, то 74-й – зашли всей командой на Плас Пигаль (район красных фонарей – прим. Sports.ru). Интересно все-таки, капиталистическая страна. Ко мне девушка подошла и начала по-французски, потом по-английски. Я только понял, что она хочет, чтобы я с ней пошел. Как отвязаться? Завопил на всю площадь: ребята, помогите! Естественно, это была проститутка, сумку на голову – и побежала.
- Круто вы с ней.
– Это не я с ней, а она со мной. А в 82-м взял реванш. Опять Париж, опять идем по Плас Пигаль с Сашей Гусятниковым – ночь. Подошла проститутка: туда-сюда, начинали с 600 франков, сторговались на 150. И я говорю: плиз, ту персон. И тут уже проститутка давай вопить. Отомстил им всем за прошлое.
- Как и многие спортсмены той эпохи, пытались торговать евротоварами?
– Кто-то возил домой шубы на продажу. Но для чего таскать шубы? Что ты получишь от этого? Я делал просто. Покупал во Франции газовые платочки – 50 центов за штуку. Скажем, тысячу штук. Что это такое – это мизер, они ничего не весят. Выходило 500 франков – примерно 300 долларов. Доллар тогда стоил 5 рублей.
Приезжал домой и продавал сразу тысячу штук оптовикам. Ну, может, сто штук не продавал, а раздаривал девушкам. Это ведь была мода, е-мое. А на рынке такой платок стоил 10 рублей.
Еще привозил мужские плащи, тоже много, чемоданами. Они были такие черные, блестящие, до коленей. Мафия такие носила. На вид как кожаное пальто – тоже сбрасывал торговцам. Покупал за три франка, продавал за 60 рублей.
- Из Союза возили, как и все, икру?
– Мелко. Килограмма три-четыре, больше взять было сложно, да и денег много не наваришь.
- Победная для вас Олимпиада прошла в Канаде – четыре года спустя пойдут конфликты, бойкоты. В 76-м чувствовалось, что может быть что-то такое?
– Ни намека, все было отлично. Приглашения, улыбки, развлечения. Где 76-й и где 80-й? Огромная разница, все было совсем по-другому. Политики было много в СССР. Меня постоянно пытались привлечь, присылали письма. Раз пять писали: вступай в партию, а не то не возьмем в сборную. Угрожали. Я несколько лет подряд отвечал: на следующий год обязательно вступлю.
- Не боялись отказывать?
– А как по-другому? Я не политик, никогда в партиях не состоял. В 90-х был в городском совете Тарту, но без партии, просто по голосам прошел. Политика – это война, мне она не нравится. У меня есть друзья из других партий – политика может этому помешать.
- В России многие спортсмены чуть ли не стремятся в политику.
– В России да. Я не знаю, как сейчас, но тогда было страшно: руку отдашь – и тебя затащат, оттуда не выбраться. А я же свободный человек. Хотя мне пришлось поступать в комсомол второй раз. Школьного учителя случайно облил водой из ведра. Хотел подшутить над одноклассником, а попал в учителя. Потом неделю в школу не ходил – выгнали из комсомола.
- Что вам подарили за золото в Монреале?
– Дали разрешение получить «Волгу». Я получил и сразу продал. Зачем она мне? Все деньги, которые обещали, выплатили. Часть канадскими долларами на месте, остальное в рублях, когда вернулись. Обычная зарплата в Союзе была 100-300 рублей. Нам дали, кажется, 10 тысяч.
- Как вас встречали дома?
– В Тарту собралось тысяч 30, вся Ратушная площадь. Я был первым олимпийским чемпионом из этого города. Наверное, самые сильные эмоции в жизни. Если есть одна мечта и она сбывается – какие тут слова.
***
- Год спустя вы взяли золото на ЧМ в Венесуэле в дикую жару.
– 43 градуса. Там еще и горы, но знаешь, как говорят: х…вому танцору яйца мешают. Мне ничего не мешало. Когда ты сильный, тебе ничего не помешает. Многие ехали, падали в обморок. В командной гонке 27 стартовало, 13 только доехало. Было такое, что о-хо-хо. У нас Валера Чаплыгин тоже вывалился, но по правилам одного можно было терять.
- О чем думали на финише?
– Я не помню финиша. Вырубило так, что сидел около ведра и ел чистый лед, скрым-скрым-скрым. Все горело ужасно. Но главное, в гонке не было судорог. Я вытащил булавки от номера и воткнул в икры, в бедра. Кровь течет, ты едешь, зато судорог нет. Тогда еще ошиблись эти, бл.., стоппера.
- Как?
– Мы выигрывали три минуты, а эти дураки нам сказали, что одну. До финиша 19 км – мы как нажали. Это даже не ошибка, просто дурость. Не умеешь, бл..., смотреть в часы – иди на другую работу. Мы так три минуты и привезли второму месту.
- Вам повезло, вся карьера – без серьезных травм.
– Но были жесткие падения. На велогонке мира-77 три раза упал на один бок. Ехал – и кость, которая от задницы выходит на таз, торчала. Ну и колено тоже всмятку. Ничего не сломал, но спал плохо, повернуться не мог.
Ребята сходили в магазин, купили десятидюймовый гвоздь, вбили в стену в гостинице и повесили мою ногу, чтобы не поворачивался. С этим доехал до конца. Сейчас даже шрамов нет, все затянулось. Я крепкий, в детстве обе ноги за раз сломал. Упал с каштана на кирпичи, с пяти метров. Все забоялись, убежали, а я с этими ногами еще 500 метров прошел до дома друга, чтобы врачей вызвать.
- Велогонка мира, которую вы тоже выиграли. С каким из современных стартов ее можно сравнить?
– Это очень популярная европейская гонка. Разница в том, что выступали не профессионалы. После профи это, пожалуй, самая престижная гонка, и еще был «Тур де л’Авенир».
Гонка мира – это почти как «Тур де Франс». Длятся 18 дней, кажется. Катались по трем городам: Берлин-Прага-Варшава, в разном порядке. Я в каждой гонке рвал в отрыв. Я по-другому не могу. Было всего два случая в истории, когда кто-то лидировал в Велогонке мира с первого этапа и до конца. Чех Веселы в 48-м и я – в 77-м.
- Лучший способ восстановиться, когда старты идут каждый день?
– Покушать, массаж, постель. Опять покушать и опять постель. И на велосипед утром. У нас допинга не было.
***
- Вы рано закончили с велоспортом, перешли в ралли – как это было?
– Из велоспорта ушел по одной причине – нас не пустили в профессионалы. Это 81-й год, мы должны были впервые поучаствовать в «Джиро». Но оказалось, чтобы был какой-то договор с ГДР, что нам в профессионалы запрещено. Кто-то из больших людей узнал о планах – началась такая драка, поднялся скандал, ГДР возмутилась. В те годы я не знал, в чем причина.
- Вам просто сказали, что на «Джиро» не едете?
– Не сказали даже этого. Утром мы должны были улетать на «Джиро», должен был приехать автобус в отель. Ночью говорят: утром самолет в Таллин, вас отвезут. И все, больше ничего не объяснили. А у кого спрашивать? Никого нет. Поехал в Таллин – выиграл там первую же уличную гонку и сказал, что заканчиваю.
- Не жалели, что так рано уходите?
– Не знаю. Я понимал, что в профессионалы нас все равно не пустят, что это не шутка. Из Союза невозможно было попасть в профессионалы, а просто так гонять не было смысла. Все уже выиграно, к Играм-84 уже готовили молодых.
- Как возник вариант с автоспортом?
– Как-то мы были в Милане. Я попросился на завод Lancia – тогда это была самая популярная итальянская раллийная машина. Меня туда взяли, я захотел порулить. Они головы почесали – ну садись, рядом посадили инструктора. Ну откуда я знаю, что Ланчиа такая мощная. Как нажал – е-мое, как из пушки выскочили из гаража.
Я кое-как справился. Тот, который рядом сидел, говорит: все было так быстро, что я вообще ничего не понял. Мне подарили маленькую раллийную машину, они их всем дарят. Я начал этим делом интересоваться.
- Помните первую боевую гонку?
– На первой гонке даже не дошел до старта. Пошли на тренировку по улицам со штурманом, сзади еще 20 литров бензина в канистре. Мне сказали, что можно только 60 на тренировках. А штурман мне: боишься быстрее? Я только успел разогнаться – и автобус навстречу. Но я не в автобус, а в кусты завернул – два с половиной оборота вокруг оси, юу, юу, юу. Машину сразу списали.
- Успехи-то у вас были?
– Я был в сборной, на чемпионате союза четвертым заехал. Много где катался, выступал до 93 года. Больше времени провел, чем в велоспорте – но за рулем легче. Я даже выиграл один этап чемпионата Европы в Португалии. На «Ладе Самаре» – никто не понял, как такое возможно. Это в своем классе 1300, а в общем зачете стал шестым. Представляете, косанул последний этап. Всем аплодировали, а когда я за кубком пошел – то народ встал, такая овация.
***
- У вас был печальный опыт в бизнесе.
– Открыл магазин автозапчастей то ли в 86-м, то ли в 87-м. Он держался почти 10 лет. В принципе, все шло неплохо, деньги были. Но потом все погорело. У соседа начался пожар, ветер дул в мою сторону – огонь перекинулся. А я только-только завез туда 1500 покрышек на фуре, масло, еще что-то. Полыхало так, что загорелся дом через дорогу. Жара такая, что у всех поблизости металлические крыши погнулись.
Страховки у меня не было – в один момент потерял полтора миллиона. Понял, что больше нет ничего. Потом потихоньку начал снова, а что еще делать? Я больше ничего не умел. Пришлось закрыть свой велоклуб – его уже было не на что содержать. Но по большому счету заново раскрутиться не получилось.
- Развал Союза – как это восприняли в Эстонии? Многие ведь были рады?
– Да, мы тоже были рады. Я не выходил на улицу Тарту, но там гремел большой праздник – целый фестиваль. В Таллине еще сильнее, по-моему, десятки тысяч человек собрались. Хотя поначалу не изменилось вообще ничего. А вот когда закрыли границы, тогда настала хана. Топлива не было, ничего не было…
- Где вы его доставали?
– У военных сливал. Военный аэродром-то остался, ездил туда. С продуктами плохо не стало, Эстония многое производила сама. А бензин – это большая проблема. Никуда не поехать, ничего не сделать, если у тебя нет бензина. Это продолжалось до 93-го. Я почему помню – как раз выиграл московское ралли и привез оттуда три тонны топлива на грузовике. Это была Avia – чешская машина, синяя, в Москве их много было.
- Как изменились отношения между людьми из разных республик?
– Не знаю. У меня не изменилось ничего. У меня как были друзья в России, так я по-прежнему с ними по скайпу говорю.
- Но заметно, что отношение к русским в Эстонии не очень.
– Я дам один пример. Вот сейчас тема беженцев популярна. Они приехали сюда – через три месяца уже говорят по-эстонски. Русский человек может здесь жить 50 лет – и не говорить по-эстонски. Как это возможно? Я русский выучил за 22 дня, б…ха-муха.
Поэтому очень многие эстонцы не уважают русских. Это основная проблема – русские не хотят говорить на нашем языке. У меня много русских друзей. Спрашиваю: почему ты не учишь эстонский? Ну, я не могу. Как же так? Ну ладно, давай говорить по-русски.
***
- Правда, что ваши реквизиты заблокированы, поэтому многие не могут перевести вам деньги на лечение?
– Они не заблокированы, просто там при получении денег будет налог 26%. Я иду сразу под все налоги. Система такая. Если кто-то может, то лучше переводить на пацана, на сына. Я буду благодарен.
***
Перечислить деньги можно с Kiwi или WebMoney через Альфа-Банк
RUB ALFA BANK, MOSCOW ALFARUMM
Korrespondentkonto number ALFA BANK’is2: 301 118 101 000 000 002 47
ALFA BANK’i korrespondentkonto Moskvas Venemaa Keskpangas: 301 018 102 000 000 005 93
Korrespondentpanga identifitseerimiskood: BIK – 044 525 593
Maksumaksja identifitseerimiskood: INN – 772 816 8971
Счет:
Aavo Patrick Pikkuus.
Swedbank AS,
IBAN EE492200221058010407,
BIC HABAEE2X.
ESTONIA. TALLINN. LIIVALAJA 8
Еще несколько крутых интервью с прибалтами:
Фото: РИА Новости/Юрий Сомов, Никитин; delfi.lv/Andres Putting; et.wikipedia.org/Reiche, Hartmut
