Новые подробности из жизни Тимановской: расклеивала объявления, спорила с министром в августе 2020-го (маме грозили увольнением), почему подписала письмо за новые выборы только через год
...
Кристина Тимановская не взяла медаль в Токио-2020, но из всех беларусских олимпийцев больше всего говорили именно о ней. Спринтерша отказалась бежать в непрофильной для себя эстафете 4 по 400 метров, дыры в которой образовались из-за головотяпства спортивных чиновников – после этого ее попытались насильно вывести с Игр в Минск, где госСМИ уже объявили ее то ли предательницей, то ли сумасшедшей. Но в итоге Тимановской удалось избежать такой участи – сейчас она находится в безопасности в Польше. Ситуация же в столице Японии обернулась скандалом, о котором беларусская спортсменка уже дала десятки интервью – в том числе мировым медиа-гигантам вроде BBC и CNN.
Но в разговоре с Никитой Мелкозероввым на канале «жизнь-малина» Кристина все равно рассказала много интересного: от неизвестных эпизодов из Токио до диких деталей об изнанке белспорта. Часть интервью мы подготовили для вас в текстовом варианте, но обязательно посмотрите и видео целиком – там еще больше огня.
Детали из Токио: безумный сеанс с психологом, разговор с начальством решила записать, потому что пересмотрела боевиков (но вообще делала так и раньше)
– Видео, которое ты опубликовала, бабахнуло, но потом было удалено. Говорилось, что тебе позвонили и сказали: «Кристина, одумайся». Что это был за звонок?
– Да, мне из Минска позвонила старший тренер по спринту [Евгения Володько]. Она мне сказала срочно удалять видео, потому что его уже увидели в Минспорта, но пока еще не поздно – мол, могу его удалить и ничего не произойдет. Я ответила, что не хочу ничего удалять, что здесь такого – сказала, чтобы там сначала разбирались с главным тренером, который принял такое решение [поставить Тимановскую в непрофильную эстафету], а потом звонили мне. Она тогда хаявила, что по возвращении домой меня ждет довольно большой штраф. Сколько? Сумму не назвала, но отметила, что придется постараться, чтобы его выплатить. Еще сказала, что с работы меня, скорее всего, уволят и будет стоять вопрос по поводу нахождения в сборной. Ну а дальше все будет зависеть от того, удалю я видео или нет и что вообще буду делать.
– И ты все-таки удалила?
– Да. Мне позвонила бабушка, позвонил муж: они сказали, что лучше удалить и просто настраиваться – через два дня бежать. Я удалила, но видео уже успели расхватать СМИ. И спустя 4-5 часов мне прислали скриншоты и записи того, как по беларусскому ТВ и [провластным] телеграм-каналам начали меня оскорблять, называть недобегуньей. Плюс они еще сказали, что я психически больная и мне нужно не на Олимпиаде выступать, а в клинике лечиться.
– Было ощущение, что из тебя хотят сделать сумасшедшую?
– В тот момент мне было как-то все равно, я думала: «Это же государственные СМИ, как можно к этому серьезно относиться». Но спустя какое-то время я поняла, что они пытаются сделать из меня больную. Потом, через день или два, ко мне приходил какой-то психолог. Мне он как-то сразу не особо понравился, потому что у него такая внешность не очень приятная. Он зашел и говорит: «Мне сказали, что у тебя какие-то проблемы, ты чуть ли не головой об стену бьешься в истерике, и с тобой нужно провести терапию». Я на него смотрю и говорю «Окей, я стою перед вами, вроде головой не бьюсь. У меня все нормально, терапия окончена, спасибо, можете выходить».
Он такой: «Нет, я все же хочу с тобой говорить. Можно?» Я согласилась. Он попросил оставить телефон в моей комнате, закрыть дверь и выйти без него. Я так и сделала. Мы сели в общей комнате. Он говорит: «Хочу провести с тобой такую терапию. Давай представим, что ты – это министр спорта, а я – это ты. И тебе нужно на меня сейчас кричать, а я буду типа извиняться». Я тогда подумала, что из нас двоих проблемы с психикой явно не у меня :) Сказала: «Ну хорошо, ваша идея прикольная, давайте». Он начинает: «Да, Сергей Михайлович, я виновата, простите меня, дурную, лишите премии, накажите, бла-бла». И смотрит на меня. Я говорю: «Что?». Он: «Кричи, ты же министр спорта, ты должна». Я отвечаю, что не буду. Он переходит, становится за мной и делает вид, что уже он министр. Что-то покричал, опять вернулся на свое место и начинает извиняться. Я сижу и думаю: «Что происходит?» :) Он еще раз: «Ну давай, кричи». Я отказываюсь: «Извините, пожалуйста, но я этой фигней заниматься не буду». Тогда он спросил, почему я не плачу. Спрашиваю: «Зачем?» Он: «Ну тебе же плохо, тебя оскорбляют, домой хотят отправить. Плачь». Начинаю спрашивать, зачем он это делает: «Вы хотите поиздеваться надо мной?» И в этот момент мне просто повезло, что раздался звонок в дверь – Шумак пришел сказать мне собирать вещи, чтобы лететь домой. И этот мега-сеанс закончился. Меня излечили, слава богу :) Это было очень прикольно. Я сидела и смеялась, говорила: «Вы понимаете, что это какой-то бред, что вы вообще делаете?» А у него прям максимально серьезное лицо. Говорит: «Я пришел провести терапию. Тебе это нужно». Я отвечаю: «Мне нужно, чтобы вы просто ушли».
– А какая вообще во всей ситуации была последовательность событий?
– В вечер, когда я опубликовала видео [с критикой руководства сборной], в Токио ничего не происходило. Тогда только по беларусским телеканалам меня полоскали во всю мощь. И в инстаграме у меня происходила какая-то жесть: угрозы, оскорбления. На следующий день до часов шести тоже ничего не происходило: я съездила на тренировку, когда вернулась, встретила в коридоре [главного тренера сборной Беларуси по легкой атлетике Юрия] Моисевича – он мне ни слова не сказал. Я подумала, что это значит, что все хорошо. Потом вечером он ко мне пришел и был вот этот разговор. Мол, твое видео в Беларуси дошло до самого высокого уровня, нам приказали тебя отчислить из сборной, убрать из Токио и отправить домой.
Я поняла, что сейчас нужно что-то предпринять. И единственное, что мне пришло в голову – это сходить в комнату за телефоном и включить диктофон. Я ему сказала, что мне мама звонила и ей нужно было срочно ответить. Он разрешил. Я сходила за телефоном и в карман его положила.
– То есть такого, чтобы тебя кто-то скоординировал – «Кристина, чуть что, записывай» – не было?
– Нет, я сама. Боевиков пересмотрела просто :) Понимала, что речь идет о том, что кто-то из Беларуси приказал меня везти в Минск, чтобы там со мной разбираться. И я решила это все записать.
– Ты сама от себя тогда офигела? Просто это эмоции, стресс, прецедент. Я так понимаю, что до этого ты разговоры не записывала?
– Записывала :) Я так делала пару раз в Минске, когда меня в августе вызывали на разговоры после моего поста против насилия. И там звучали такие слова, что если я еще что-то запощу, то не поеду на Олимпиаду или потеряю работу. Я тогда сказала, что увольнение – для меня это не стремно. Потому что у меня руки-ноги-голова есть, и я работу найду. Поэтому этим меня пугать не надо, мне абсолютно плевать. А вот по поводу Олимпиады я парилась. Потому что что десять лет занималась спортом, очень хотела туда попасть, с трудом выполнила норматив, за два последних года пережила огромные проблемы со здоровьем. Понимала, что очень хочу бежать в Токио, и мне, наверное, нужно помолчать. Потому что нам всем конкретно сказали: «Будете что-то писать – на Олимпиаду не поедете».
– У тебя эти разговоры хранятся еще на телефоне?
– Да, на всякий случай.
Вы слышали, что на решение Тимановской не возвращаться повлияла бабушка. Она с детства следит за Кристиной (родители были вечно на работе), а ее финальный звонок случился в самую последнюю минуту
– Бабушка ведь первой тебе позвонила и сказала, что лучше в Минск не возвращаться. Как это было?
– Это было практически в последний момент. Во всей той ситуации я больше всего испугалась, когда ко мне пришли и сказали, что за 40 минут нужно собрать вещи и потом лететь домой. Меня тогда словно кипятком ошпарило. В итоге вещи я собирала не 40 минут, а полтора часа – тянула время. В тот момент я связалась с представителями Фонда спортивной солидарности и спросила, что мне делать.
– А Фонд когда появился в истории? После твоего первого видео?
– Через день, когда меня начали по беларусским каналам полоскать. Я вообще с ними и до этого общалась периодически, задавала какие-то вопросы. А тогда мне позвонил директор Фонда и спросил, знаю ли я, что обо мне говорят на госТВ. Ответила, что мне все равно, это же беларусские каналы, там одни дураки, чего их слушать :) Он ответил, что на моем месте задумался бы, потому что там из меня пытались сделать больную.
А когда мне сказали собирать вещи, я позвонила ему и спросила, что мне делать. Он ответил, что нужно принимать решение: «Хочешь – лети в Минск. Но я не знаю, что там с тобой будет. Хотя судя по тому, что сейчас говорят по ТВ, с аэропорта тебя, скорее всего, заберут либо в Новинки, либо на Окрестина». Он не утверждал, что это точно так будет, но исходя из ситуации, это был самый вероятный вариант развития событий. Я ответила, что мне нужно подумать, потому что была не уверена, что со мной в Минске случилось бы что-то плохое.
Созвонилась с бабушкой – она тоже сомневалась. Говорила, что мне, наверное, не нужно возвращаться, но куда тогда лететь и что вообще делать? Сказала: «Давай ты вернешься, дома соберешь вещи, документы и вы с Арсением [Зданевичем, мужем Тимановской] уедете». Сообщила Фонду про этот вариант, мне ответили, что нет гарантий, что после прилета в Минск оттуда получится выбраться. Я опять звоню бабушке, рассказываю это. Она говорит: «Ну не знаю. Давай в Климовичи [родной город Тимановской в Могилевской области] вернешься, там будем решать. Если что, в Россию поедешь, там с границами попроще». Я согласилась.
– А бабушка у тебя моральный авторитет, я так понимаю? В семье она решает? :)
– Да, она с детства как-то со мной. Родители бесконечно работали, и бабушка взяла на себя всю ответственность.
– А чем бабушка пользуется? Viber, Telegram?
– У нее все есть – Instagram, Telegram, Viber, Facebook, «Одноклассники», «Вконтакте», Tik-Tok :) Она не ведет активно, но везде сидит, все смотрит. Она очень активная.
– И о чем вы с ней договорились в итоге?
– На тот момент мы решили, что я собираю вещи и лечу в Минск. Рейс был с пересадкой, и мы еще договорились, что пока я буду лететь из Токио в Стамбул, она посмотрит новости, позвонит кое-каким нашим родственникам, разузнает информацию – и если что-то не так, то в Турции я просто не сяду на самолет до Минска, позвоню в Фонд и мы решим, куда двигаться дальше.
Я собрала вещи, вышла из олимпийской деревни в сопровождении трех человек. Одним из них был [представитель беларусской делегации Артур] Шумак, который заметил, что у него нет аккредитации и побежал обратно за ней. Мы еще стояли пять минут, думали, ждать его или нет. В итоге решили не ждать. И когда они загружали мои вещи в багажник, я открыла дверь в салон и вижу, что бабушка звонит – тогда еще вай-фай ловил, если бы еще на пять метров отошла, то уже все. Поднимаю трубку, и она говорит: «Тебе нельзя возвращаться в Минск». Спрашиваю: «Ты уверена?» Она отвечает, что да, сто процентов. Все, больше она ни слова мне не сказала. После этого я написала директору Фонда, что решила не возвращаться в Минск, и спросила, что мне делать. Он ответил, что они постараются найти кого-нибудь из диаспоры, кто мог бы приехать в аэропорт за мной. Но если никто не приедет, то сказал просто идти к любому полицейскому. Что я и сделала, потому что никто не успел.
«Если ты нас любишь, уважаешь, то хотя бы не подписывай это письмо». Хотела выступить за честные выборы сразу, но повелась на манипуляцию родственников, которые были за Лукашенко (бабушка после Токио изменила мнение)
– 16 августа 2021-го ты все-таки подписала письмо за честные выборы. Зачем это тебе понадобилось?
– Мы с мужем решили сделать это именно в этот день, потому что тогда письму исполнялся год. Я хотела его раньше подписать, но пришли к выводу, что сделаю это в годовщину и таким образом проявлю солидарность со спортсменами. На самом деле я хотела подписать письмо уже давно, еще когда оно только появилось. Но на то время у нас в семье были очень большие разногласия в политическом направлении.
Несмотря на то, что сейчас моя бабушка сыграла роль в том, что я не вернулась в Минск и оказалась в Польше, голосовала она за Лукашенко и поддерживала его – как и родители мужа. Из-за этого у нас в семье были очень большие разногласия. В августе-сентябре мы так сильно ссорились, что могли неделю не общаться. Когда однажды к нам в гости приехали родители, мы вновь поссорились и я ушла из дома – сказала, что не хочу сидеть за одним столом с людьми, которые поддерживают Лукашенко.
Наверное, это и сыграло роль в том, что я не подписалась сразу. Родители и бабушка тогда сказали: «Если ты нас любишь, уважаешь, то хотя бы не подписывай это письмо. Это наша единственная к тебе просьба».
– Но это же чистая манипуляция?
– Понимаю. И я на нее повелась, потому что ближе них в моей жизни нет никого. Так что я, можно сказать, проявила к ним уважение как к людям, которые дали мне жизнь – послушалась и ничего не подписала. Хотя я понимаю, что не нужно было вестись на эти их уговоры. Я бы подписала, мы бы очень надолго поругались. Не знаю, как мы бы дальше общались и как сложилась бы моя судьба. Но я как-то просто пошла им на встречу. Потому что началось вот это вот: «Мне уже почти 70 лет, а ты не думаешь о моем здоровье – сейчас подпишешь, пойдут проблемы, а я за тебя переживаю». И мне не хотелось вносить раздор в нашу семью и доводить до того, чтобы родители и бабушка нервничали и потом у них были какие-то проблемы.
– Как на людей, голосовавших за Лукашенко влияют истории, в которых их близкие в итоге страдают от того же самого режима? Вы обсуждали теперь с бабушкой ее выбор, сделанный в августе-2020 и, возможно, какие-то изменения в ней?
– Конечно. Причем, думаю, она даже была инициатором этого разговора. Год назад, когда были у нас эти разногласия, я ей говорила: «Ты поддерживаешь Лукашенко только потому, что это не коснулось нашей семьи. Если бы это случилось, вы бы все заговорили по-другому». И я не хотела, чтобы это отразилось на мне, но иначе их было просто не переубедить.
Они до последнего, до Олимпиады стояли на своем, говорили, что все нормально. И ведь сами понимают, что им тяжело жить – бабушка говорит, что настолько маленькая пенсия, что элементарно не хватает на продукты и коммуналку. Но при этом ее устраивала власть. Несмотря на то, что у нее жизнь складывается не лучшим образом, денег не хватает и она не может себе позволить как европейские пенсионеры поехать на отдых – ее все устраивало. Потому что она говорит: «Ну вот я же получаю пенсию каждый месяц, а в каких-то странах у людей ее вообще нет». Она с этим сравнивает, потому что, скорее всего, смотрела телевизор, где по беларусским новостям что-то подобное вещали.
– Как бабушка подняла тему про Лукашенко, когда все вот это с тобой случилось?
– Она сказала: «Год назад я верила в то, что говорят по телевизору. Но теперь, когда это коснулось нас, понимаю, что ты была права». Просто в тот момент бабушка не верила в новости, которые были не в телике, а в интернете. Она говорила, что это все вранье, фэйки, что никого не избивали на Окрестина, что это все придумывают люди, которые против власти. Но сейчас она понимает, что это все правда, потому что это коснулось меня. И после ситуации в Токио она вообще перестала верить беларусским новостям и вообще их смотреть.
В августе-2020 Тимановская спорила с министром спорта на собрании легкоатлетов. После этого ее маме грозили увольнением, если дочь не замолчит
– Когда ты подписала протестное письмо, это вызвало в том числе и негативную реакцию. Что ты об этом думаешь?
– Я понимаю, почему это произошло. Люди говорили, мол, целый год она молчала, и когда ситуация ее коснулась, то решила показать себя супер-оппозиционеркой – а почему не показывала позицию до этого? Но дело в том, что до Олимпиады не было такой медийной огласки всему, что я показывала. Мои посты, сторис видели мои четыре тысячи подписчиков в инстаграме – и все. Допустим, когда после выборов к нам приезжал министр спорта в легкоатлетический центр и собиралась вся национальная сборная, я вставала и высказывала свое мнение. Но это не выходило за рамки собрания, оставалось в кругу нашей национальной команды.
– А что было? Министр приезжает на собрание, ты встаешь и что говоришь?
– Это было после событий августа. Он к нам приехал и начал говорить, чтобы мы не верили всему, что транслируют, что там все врут, что никто не стрелял в людей, никто никого не убивал, и это все фэйковые видео. Тогда высказалась я, Мазуренок, Куделич, Арзамасова, муж мой. Мы все говорили о том, что это действительно правда и не нужно нас пытаться убеждать в обратном, потому что многие из нас присутствовали на этих митингах и своими глазами видели, какое насилие применяется в отношении людей.
Был еще разговор о том, что если кто-то из спортсменов будет свое мнение высказывать, то их отчислят из сборной и уволят с работы. И я сказала, что не нужно нас всех запугивать, что вы привыкли нам грозить отчислением из команды, тем, что мы не поедем на сборы и еще чем-то. Но мы не боимся быть уволенными или отчисленными. У нас всех две руки, две ноги, голова – мы все можем найти себе работу, применение в жизни. Если мы спортсмены, то это не значит, что все вокруг спорта крутится и нам можно управлять как хочешь. Поэтому я тогда сказала, что не нужно нас пытаться запугивать – мы все сильные люди, и это не прокатит.
– Пока готовился к интервью, услышал в отношении тебя выражение «двухстульчатая». Что, по-твоему, в него вкладывают?
– Ну, что типа я и на той стороне была, и на этой. Но где хоть один пример того, что я хоть каким-то образом поддерживала власть? Я не голосовала за Лукашенко, ни разу не участвовала в тех мероприятиях, где были спортсмены, которые за него. Да, я не кричала на весь мир о своей позиции – потому что переживала за безопасность... Не свою, я не боялась за себя, но всегда думала о своих родителях, о муже, о брате.
Потому что даже после той встречи с министром меня вызывали в кабинет главного тренера, и он мне сказал: «Мы поняли, что тебе плевать на себя. Но у тебя же есть мама, брат и муж. Ты хочешь, чтобы твоя мама работала, муж – тоже, а брат учился. Поэтому подумай о них». То есть мне напрямую говорили, что если я открою рот, то пострадают мои близкие – и только из-за меня. И моей маме на работе действительно поступали предупреждения. Ее вызывал начальник, и сказал: «Если ваша дочь еще раз где-то что-то скажет, скинет какой-то пост или сторис, то мне приказано вас уволить». Это было два раза – в августе и сентябре прошлого года. Тем более у меня отец не работает – он инвалид, у него очень большие проблемы с сердцем. Поэтому я понимала прекрасно, что если мама потеряет работу, то как дальше будет жить моя семья? Мне придется их содержать? Так меня тоже уволят. И нам всем каким-то образом нужно будет искать новую работу. А с учетом этих обстоятельств вряд ли мою маму кто-то в Климовичах захочет взять. Мне тоже, скорее всего, будет сложно что-то найти. И тогда что нам всем придется делать? Еще и отец, который не может работать.
Сколько зарабатывают легкоатлеты в Беларуси: четыре года назад Тимановской приходилось подрабатывать расклейщицей объявлений, сейчас оклад не добивает даже до средней зарплаты в стране
– Верховный чиновник посвятил тебе пару абзацев текста: сказал, что тебя пустили на Олимпиаду, несмотря на БЧБ-шное прошлое, и вообще платили три тысячи рублей стипендии. Как ты отнеслась к его тираде?
– Чтобы поехать на ОИ, нужно выполнить олимпийский норматив, что я и сделала, свою лицензию завоевала. Нет такого правила, что для поездки на Игры тебе президент страны должен дать добро. По поводу стипендии: да, она была – но не такая большая, как он назвал. Получала ее за Европейские игры-2019 в Минске – это было абсолютно заслуженно, я взяла там медаль. Тем более Лукашенко так гордился этими соревнованиями. Даже есть есть видео, как он мне стоя аплодировал в окружении своих близких после того, когда я там выиграла на ста метрах. Так что я сделала свое дело и получила стипендию за это.
– Профессиональный легкоатлет в Беларуси – что это за деньги? Какая вообще структура заработка?
– Четыре-пять лет назад у нас очень маленькие зарплаты были. Помню, я получала 3 миллиона 600 рублей – 360 рублей на нынешние деньги. Это просто копейки. Таких денег катастрофически не хватало, поэтому в то время я еще подрабатывала расклейщиком объявлений. Единственной возможностью заработать были коммерческие старты. Но туда мы ездили в течение целого года, и только в его конце менеджер присылал за это деньги. То есть ты зарабатываешь весь год, а получаешь итоговую сумму в декабре. Но из нее нужно вычесть проценты страны, которая проводит соревнование, менеджера, тренера, налог в Беларуси, и на руки ты получаешь процентов 40-50 от заработка.
Потом произошли какие-то перемены. Может, они и в Беларуси произойдут, в спорте же случились когда-то? :) Нам стали платить чуть-чуть побольше. С зарплаты в 360 рублей мы вышли на 600. А потом, спустя еще каких-то пару месяцев нам начали платить 900-1000 рублей. Сейчас, насколько я знаю, в нацкоманде все в таком районе и получают и получают.
Но я перед Токио работала не в сборной. Относилась к спортивной команде МВД. Там у меня была зарплата 970 рублей. И это, кстати, ниже, чем в сборной, где я, как мне говорили, могла бы получать 1200 рублей. Плюс стипендия за Европейские игры – там 2000 рублей примерно.
– То есть оклад у тебя приблизительно 1500 долларов, а остальное – это то, что ты на коммерческих стартах набежала?
– Да. Но последние два года из-за ковида с коммерческими соревнованиями все было очень плохо, и заработка это практически не приносило.
– Самые большие деньги, которые ты поднимала легкой атлетикой?
На соревнованиях в Финляндии заняла второе место и за это получила призовые 3000 евро. Правда, после того, как все проценты раздала, мне с них досталось 2000 евро. Это был самой большой заработок за 11 секунд. А за первое место там пять тысяч платили, и я проиграла вот вообще чуть-чуть, где-то 0,02 секунды. Обидно было, два косаря из-за этого упустила :)
Беларусская легкая атлетика и ковид: тестов не было даже для олимпийцев с лицензией в Токио, спортсмены с подтвержденным вирусом тренировались вместе со всеми
– История с твоим ковидом была показательной для Беларуси.
– Я заболела в свой день рождения [19 ноября 2020-го]. У меня должна была быть вечеринка, мы купили огромный торт, мы позвали друзей. Просыпаюсь утром, муж приготовил завтрак, решил в день рождения меня освободить от этого. Я кушаю, и понимаю, что вся еда безвкусная. Но подумала, что показалось. Потом попробовала колу – вода. Тогда я позвонила врачу из нацкоманды. Она мне говорит: «Все, оставайся дома, никуда не выходи». Я спрашиваю, что вообще нужно делать – может быть, какие-то обследования, тест на ковид или вызвать скорую. Она отвечает, что у нас в диспансере закончились тесты, в Минске тоже нигде нельзя сделать и ничем они мне помочь не могут. Потом мне позвонил главный тренер и сказал мне в течение двух недель вообще не появляться в манеже. Я говорю: «Так вы же даже не знаете, ковид это или нет. Назначьте мне обследование». Отвечают: «Сиди дома, у нас тестов нет, как хочешь, так и лечись».
В итоге я вспомнила, что отношусь еще и к поликлинике МВД. Позвонила – оказалось, что там можно сделать тест. Записалась, приехала туда и меня просто был шок, потому что там собралась очередь человек в 150, наверное. Она должна была выходить из здания на улицу, но из-за холода всех пустили в здание. Так что очередь выстроилась там, где приемное отделение и регистратура, перемешалась с людьми, которые, например, приходили за талоном к стоматологу. Кто-то кашлял, кто-то сморкался, кто-то без масок стоял. Никакой дистанции, ничего. Мне тогда так стремно стало – вдруг у меня нет ковида, а я сейчас от кого-нибудь заражусь? Сдала тогда тест, но в итоге мне так никто и не позвонил, не сказал никаких результатов. Так что я не знаю, был у меня ковида или нет. Но я две недели сидела и тренировалась все-таки дома.
– Это нормальный уровень медицинского обеспечения спортсменам уровня национальной сборной?
– Я считаю, что нет. Особенно если учитывать то, что у меня тогда уже был выполнен олимпийский норматив и я готовилась на Игры, которые должны были быть через восемь месяцев. Мне кажется, что олимпийцев, которые чувствовали какие-то симптомы должны были хотя бы протестировать, оставить для этого в запасе какие-то тесты. А там абсолютно всем было плевать: если ты болеешь, то просто сиди дома, чтоб тебя никто не видел.
Хотя я знаю, что у нас были спортсмены с подтвержденным ковидом, которые спокойно работали в манеже, в тренажерном зале и их абсолютно не смущало, что они могут кого-то заразить. Возможно, из-за этого я и заболела.
– Это обсуждалось как-то внутри, были ли конфликты?
– Да, обсуждалось в том числе с главным тренером. Отвечали, что поговорят с личным наставником этих спортсменов, дадут им выговор. На этом все и закончилось.
Что вообще происходит в легкой атлетике: в РЦОПе за 600 тысяч рублей только поменяли плитку и покрасили стены, тренеры по блату пропихивают своих спортсменов ради надбавок
– Какие у тебя впечатления от нынешнего министра спорта?
– Мне он с самого начала не особо нравился. Мы много раз с ним встречались – он приезжал, когда мы собирались целой командой. Дважды, наверное, я была у него в кабинете на личном разговоре. И каждый раз у меня к этому человеку просто отвращение появлялось. С ним вообще неприятно общаться. Как по мне, так он в спорте не разбирается абсолютно. Не понимает, как им управлять, не имел к нему никакого отношения – и стал министром спорта. Но что он сделал для развития спорта в нашей стране, для того, чтобы атлеты поехали на Олимпиаду и взяли медали? Ведь если бы он грамотно управлял этой отраслью и деньги шли в нужное русло, то у нас были бы результаты и награды.
– А в какое русло их направляют?
– Не знаю. Вот, например, до Олимпиады нам сказали, что на легкоатлетический РЦОП выделили 600 тысяч рублей – чтобы его отреставрировать, закупить туда классные тренажеры, чтобы мы могли готовиться. Говорили еще про парковку, но это ладно – они ее не сделали и не сделают. Но вообще единственное, что сделали за эти 600 тысяч – поменяли плитку на полу и перекрасили стены. Но разве это стоит столько? Кто и куда забрал эти деньги? Не знаю, это вопрос. При этом мы тогда просили тренажер, который необходим для подготовки к Олимпиаде – я, Эльвира Герман, еще несколько тренеров. Но никто его не купил – хотя он стоил 50-60 тысяч рублей.
– Ты писала в инстаграме: «Даже я наблюдала, как по связям пропихивают людей в сборные, а перспективные должны уходить». Поясни, пожалуйста.
– Не хочу приплетать сюда других людей, могу рассказать на примере моего мужа. Он ушел из спорта три-четыре года назад, можно сказать, не по своей воле. Из-за того, что его не взяли в основной состав сборной. Он бегал с барьерами и был вторым номером в Беларуси. У нас есть такие критерии для попадания в основной состав: нужно на ЧБ финишировать первым-вторым, выиграть Кубок страны и выполнить норматив мастера спорта. Муж все это сделал, и его должны были взять в сборную. Но у нас есть такие заслуженные тренера Беларуси, у которых на всю их группу из 10 человек есть один перспективный, и они этим кичатся, пальцы веером выставляют, что, мол, вот у меня... Ну ладно, не будем скрывать: это [Виктор] Мясников. Вот он ходит и говорит: «У меня тренируется Эльвира [Герман], и теперь вы мне все должны. И в сборную обязаны взять не [мужа Тимановской Арсения] Зданевича, а [Виктора] Синковца – он в моей группе тренируется, тоже бегает барьеры». И совсем не важно, что Синковец бегал в то время на КМС, занимал четвертые-пятые места. Это никого не интересовало. Его хотели поставить в сборную просто потому, что у него тренер Мясников, который работал с Герман, на тот момент являвшейся чемпионкой Европы.
– А какой тут профит для тренера? Чем больше его людей в сборной, тем больше что?
– Денег. Как я понимаю, у них зависят премии и зарплаты от количества людей, отработанных часов – и чем больше в группе мастеров спорта или мастеров спорта международного класса, тем выше ставки и надбавки. Кстати, интересно, что я последние два года числилась в группе старшего тренера по спринту [Евгении Володько]. И мы видели документации, подтверждающую, что она за меня и мои заслуги получала надбавку к своей зарплате в размере, по-моему, ста процентов. И при этом никто не платил моему тренеру из Австрии – все два года я с ним рассчитывалась со своего кармана. Никто не платил моему мужу за то, что он был моим вторым тренером и каждый день со мной работал в Минске.
– Фраза про сто процентов надбавки – это достаточно серьезное обвинение. Ты уверена в этом?
– Мой муж два года проработал в РЦОПе инструктором-методистом. Он занимался всей документацией. Однажды пришли бумаги по надбавкам – он с ними что-то делал, открыл и увидел: фамилия Володько, и у нее в группе Тимановская, [Алина] Талай, [Виталий] Парахонько. И надбавки за каждого из нас к зарплате. Хотя она меня уверяет, что ни копейки за меня не получала.
