«Мы всегда жили в страхе, но новое поколение не боится». Зампред федерации борьбы вписался за честные выборы, но и тех, кто за Лукашенко, уважать не перестал

Сергей Демяшкевич уверен, что давление на спортсменов было неизбежно.

В 1992-м году борец греко-римского стиля Сергей Демяшкевич поехал в составе объединенной команды на Игры в Барселоне. Минчанин настраивался на «золото», но в первой же схватке проиграл кубинцу Гектору Милиану, который в итоге и выиграл турнир. Демяшкевич же в итоге по «утешительному» пути добрался до «бронзы».

За два года до Олимпиады белорус стал чемпионом мира, а спустя два года – чемпионом Европы. Однако затем, когда ему было 27 лет, неожиданно закончил карьеру. Становиться тренером не захотел, работал преподавателем в БГУИР и БГУ, а затем подался в бизнес. Сперва занимался простой куплей-продажей, а потом попал в казахскую компанию «Керамир Астана», владельцем которой теперь является. А заодно занимает позицию зампреда Белорусской федерации борьбы – аналогичную должность имеет замминистра спорта Александр Барауля.

В Казахстане Демяшкевич работает больше 20 лет, но почти каждый месяц приезжает в Минск. Так было и этим летом. Бизнесмен приехал домой 14 августа и почувствовал, что его родной город изменился. На следующий день Демяшкевич написал, что гордится своим народом, который родился в страшные дни после выборов. А вскоре подписал письмо за честные выборы и против насилия.

Андрей Масловский созвонился с борцом и поговорил о его позиции, давлении на спортсменов, работе в федерации борьбы и бизнесе.

– 15 августа на своей страничке в фейсбуке вы эмоционально отреагировали на события в Беларуси.

– Это моя позиция. Я не активный блогер, но это решил написать. И это скорее позиция для моих друзей, близких, знакомых, чем для всех. Мне сложно сказать, что меня подтолкнуло к тому, чтобы написать эти слова. Мне проще сформулировать, почему я не мог сделать иначе.

Всегда хочется оставаться человеком. Мы всегда жили в страхе. Этот страх преследует человека так, как тяга к сладкому преследует людей, которые в детстве недоели конфет. Он рядом всегда. Я с этим страхом живу и всегда с ним борюсь. И я старался каждый день понемногу убивать в себе этот страх. Поступками, мыслями, позицией. Чем угодно, кроме глупости и подлости. Но есть новое поколение – ровесники моих детей. Они не боятся. Людям советской закалки страшно, а им нет.

Если честно, я не очень активен по части политики и выборов. Я никогда не голосую, ничего не жду. Не ждал ничего и в этот раз. То, что произошло в стране, стало шоком, думаю, для всех, не только для меня. Я такой человек, который о черном говорит «черное», а о белом – «белое». Я могу ошибаться, но позиция не меняется. Я сопереживал всему, что происходит у нас в стране.

Поэтому у меня не было никаких сомнений и насчет подписи письма [за честные выборы и против насилия]. Молчать нельзя было. Можно разную позицию высказывать, быть «за» или «против», но молчать нельзя. Поэтому, как только письмо попало ко мне, я его подписал.

– Почему вы не голосуете?

– Всегда относился к этому процессу как к бесполезному. В 1994-м проголосовал в первом туре, но в втором не голосовал. У меня в фаворитах не было ни Александра Лукашенко, ни Вячеслава Кебича.

– Почему они не нравились?

– Я был молод, а Кебич ассоциировался со всем старым. А что касается Лукашенко, то у меня было глубокое впечатление, что он не готов быть президентом. Мне так казалось.

– Сейчас также не голосовали?

– Да. Возможности не было совсем.

– Но вам эти выборы казались не такими, как предыдущие?

– Что касается этого года, безусловно, такие кандидаты, как Виктор Бабарико и Валерий Цепкало, оживили весь процесс. Привнесли в привычные расклады абсолютно новый неожиданный сценарий. И когда они, а также Светлана Тихановская, начали собирать подписи, стало понятно, что сценарий прошлых выборов не повторится.

– Как отреагировали на официальные итоги выборов?

– Слушайте, ну как можно отреагировать на вещи, которые кажутся абсурдными? Я не удивился, а просто расстроился конкретной цифре. Понятно, что сегодня звучат различные версии, что события могли развиваться совершенно по-другому, если бы цифры не были такими вопиющими, что тогда можно было бы обойтись без протестов. Возможно. Понятно, что у большинства и 55-60 процентов [голосов за Лукашенко] вызвали бы недоверие, но не было бы такого чувства обманутости. Сейчас у людей в мире осталось мало вещей, за которые они готовы бороться, но чувство справедливости – то, которое необходимо всем.

Мы живем в другом мире, и не понимать этого – быть всегда аутсайдером. Сегодня на сцену, в том числе и на политическую, выходит совершенно другое поколение. Это люди, которые думают по-другому, которые относятся абсолютно иначе ко многим вещам, которые моему поколению казались незыблемыми. И сегодня управлять этими людьми с помощью примитивных политических приемов – это абсурд. Полный абсурд. И результат этого в том, что страна в протестах.

Когда прилетел в Минск 14 августа, это был шок. Одно дело, когда все читаешь в газетах и интернете, а другое – видишь все сам. Я скептически отношусь ко всем новостным ресурсам. Мы сегодня живем не в информационно-конкурентной среде, а в среде пропаганды. Есть информация, которую надо делить на два, на три, а то и вообще не воспринимать. Поэтому лично общался с участниками событий, чтобы узнать правду. И я был поражен настолько... Всего мог ожидать, но только не этого.

Для меня это был период, когда жил одной большой болью за всех. Ни один случай невозможно выделить отдельно. Это как выходишь в лесу на полянку, а там море грибов и ягод. Что там выделишь?

– С кем разговаривали?

– С людьми, которых знаю, которым могу доверять.

– Они попадали под раздачу?

– Были и те, кто попадал, и те, кто пересказывал истории своих знакомых. Но их было очень много. Вы поймите, очень много людей попало в этот молох. Через какого-то знакомого или родственника ты получаешь живые свидетельства.

– При этом государственные СМИ обходят эту тему стороной.

– Мы не живем в здоровой информационной среде. И для любой власти естественно это максимально замолчать. Думаю, там осознают ошибочность принятых решений, но что делать теперь?

– Если осознают, почему тогда насилие не прекращается?

– Просто других инструментов нет. Их просто не осталось. Но насилие работает как обезболивающее, а не как лечение: оно может действовать несколько часов, но при этом вопрос болезни ты не решаешь, и с каждым разом оно все слабее и слабее. Более того, еще и вызывает побочные эффекты, которые отражаются на здоровье.

Вообще сложно предполагать. Я очень далек от власти. У меня нет знакомых, которые были бы в ней или рядом с ней, чтобы я мог получать какую-то инсайдерскую информацию. Я рассуждаю как обычный человек, исходя из своего понимания происходящего. Скажу, наверное, банальность: сейчас ситуация напоминает тюбик с зубной пастой, из которого всю пасту выдавили. Обратно ее уже не засунешь, только перемажешься, а что с ней делать – непонятно.

– Как насилие влияет на страну?

– Во-первых, оно, безусловно, консолидирует честных и здравомыслящих людей. Но, во-вторых, происходит определенный раскол в обществе. Мне сложно оценить процентное соотношение – нет объективных инструментов для оценки. Но понятно, что большинство людей выступает против насилия. Есть определенная группа людей, которая, видимо, выступает за то, чтобы все стало как было. Хотя так уже не будет никогда, это очевидно.

– Я встречал людей, которые одобряют поведение силовиков. Понимаете их?

– Я очень многих людей не понимаю. Но это не мешает мне с уважением относится к их выбору, к их заблуждениям. Есть разные люди, и мотивация поведения у них очень разная. Почему человек именно так думает? Помимо заблуждений, есть объективные обстоятельства, о которых мы не знаем.

– Кто должен отвечать за насилие?

– Хотите на меня водрузить ответственность за следственные мероприятия и суд? Я на себя такое не возьму.

Кто виновен, наверное, тот и должен отвечать. Но кто это персонально – я не знаю. Сказать, что власть, было бы глупо и неприлично. Вот вы знаете, кто отдает приказы? Я не знаю. Мы можем только гадать и предполагать. У каждого синяка под глазом есть свой автор. Каждый случай должен разбираться.

– Каким увидели Минск, когда приехали 14 августа?

– Почувствовал напряженную тревожность. Такие были ощущения. Мне кажется, они не покидают белорусов до сих пор. Это такие вещи, которые сложно передать словами. Есть ощущение тревожности, а причину даже понять сложно. У кого-то это может быть связано с психикой, у кого-то с поведением окружающих. Но тревожность присутствует до нынешнего дня.

– Выходили на улицу в дни активных протестов?

– Да, 16 августа был на cтеле. Это было что-то незабываемое. Огромное количество людей, которые вышли, их энергетика…  Там были чувства, такие обманчивые чувства: с одной стороны – чувство единства и победы, а с другой – чувство надежды. Я очень редко такое испытывал.

– Ожидали, что так много белорусов выйдет?

– Нет. Был просто поражен и удивлен. Это было что-то необъяснимое. Люди одинаково думали, с такой теплотой относились друг к другу. Было такое ощущение, что все мыслят и чувствуют в унисон. Такая незабываемая энергетика. Вряд ли такое повторится.

– Почему вы пошли тогда на улицу?

– Мне было просто интересно. Быть участником таких событий – это не забывается.

– Протесты идут почти четыре месяца. Видите окончание?

– Не могу понять, как они могут прекратиться. Могут только форму поменять. Ну перестанут люди выходить на улицу – но ведь они не перестанут думать по-другому. Нельзя заставить любить и уважать. Вот все остальные чувства – ненависть, страх – легко навязываются.

– Во что могут переродиться уличные акции? В партизанский саботаж?

– Я не специалист по протестам и революционным технологиям, мне сложно представить. Но невозможно эффективно управлять депрессивным обществом. Оно не верит, не видит будущего, не понимает, что будет завтра. Как можно этими людьми управлять? Люди готовы жертвовать экономически ради какой-то цели. Но когда цели нет, то как можно управлять людьми?

– Вы много времени проводите в Казахстане. Как на белорусские события реагируют казахи?

– Не знаю. У меня нет среза реакции казахского общества. Мои знакомые получают всю информацию из различных информационных источников, которые заслуживают их доверие. И, как правило, это российские СМИ. А там очень по-разному оценивают наши события.

– И как друзья реагируют?

– Кто-то понимает, кто-то – не понимает и не хочет понимать. Я не агитатор, не вступаю ни с кем в дискуссии. У меня спрашивают, я отвечаю. Если со мной не соглашаются, я не спорю. Доношу свою точку зрения только до тех, кому она нужна.

– Активную позицию в протестах занимают спортсмены. Созданы Фонд спортивной солидарности, Свободное объединение спортсменов.

– Большое заблуждение – делить общество на спортсменов, артистов, рабочих и крестьян. Не очень бы хотелось делить людей на классы.

– На спортсменов давят, лишают стипендий, исключают из сборных.

– А как вы хотели – чтобы не давили? У нас по-другому не получится. Мы живем в таком обществе и таких условиях. Люди, которые имеют власть, считают, что они поступают правильно, и сложно кого-то из них заставить думать по-другому.

Было ясно, что будут давить. И в этом, кстати, один из самых эффективных инструментов власти – консолидация и исполнительность по вертикали. Есть решение – все выполняют, не задумываясь. Как в армии.

– Беспрекословное подчинение. Сказали уволить – увольняем.

– Это эффективно. Было ожидаемо, что на подписантов письма будут давить различными способами. И чем больше ты зависишь от каких-то рычагов давления, тем сложнее человеку принимать какие-то решения.

– Но ведь это порождает совершенно дикие истории, как с тренером Николаем Козеко.

– Дико, а вы ожидали чего-то другого? Я не знаю всех деталей истории с Козеко. Но такие люди, как он – это штучный товар (пусть и не очень хорошо слово «товар» подходит к людям). Понятно, что таких специалистов в мире единицы.

– Когда вы были спортсменом, сталкивались с подобной идеологической работой?

– Когда мы выезжали за границу, проходили собеседования в каких-то райкомах и обкомах, нам давали инструкции. Мы ездили в каких-то одинаковых костюмах. Мне сложно представить политические протесты во времена СССР. Тем более в спорте, где огромный уровень конкуренции. В спину дышали три-четыре соперника, которые тебе не уступали абсолютно. Тогда можно было поменять половину сборной без каких-то потерь для команды. Можете себе представить, чтобы советские спортсмены выступили, например, против войны в Афганистане? На следующее утро все были бы уже где-нибудь там, под Кандагаром.

– Появилось и провластное письмо спортсменов.

– Меня удивляет, что оно появилось так поздно. Возможно, команды не было.

– Одна из главных идеологов письма – борчиха Василиса Марзалюк, представительница вашего вида спорта.

– Не хочу отвечать за других, но повторюсь: с большим уважением отношусь к любому свободному выбору человека, даже если я с ним не согласен.

Люди, которые подписали [провластное] письмо – они уважаемые люди, их спортивный авторитет незыблем. И от того, что они повели себя так, я не перестану уважать их и их спортивные заслуги. Мне бы только хотелось, чтобы и противоположную точку зрения также уважали. Я не хочу, чтобы нас делили на тех, кто за власть, и тех, кто против. Все имеют право на свою точку зрения. И я очень надеюсь, что это искренняя позиция людей. А если нет? Значит, это выбор совести.

– Письмо также подписал Александр Медведь.

– Александр Васильевич – фигура настолько великая, что я не имею права комментировать его поступки.

– Вы еще входите в руководство Белорусской федерации борьбы?

– Да, я член президиума и зампредседателя, но я не участвую напрямую в управлении, потому что не так часто бываю в стране.

– Была какая-то реакция из федерации на то, что вы подписали письмо за честные выборы?

– Нет. Позиция выбрана тактичная: никто ни на кого не давит. В федерации очень разные люди. Бывает, кто-то подписывает одно письмо, а кто-то – другое. И что нам теперь – разделяться и выяснять отношения? Это неправильно. Политические взгляды не должны как-то отражаться на работе федерации или другого коллектива, этот вопрос даже стоять не должен. Ни на кого не надо давить. Иначе мы получим просто большое противостояние всех против всех.

– Карьеру закончили в 27 лет. Рановато.

– Была бы возможность сделать это в 25 лет, закончил бы тогда.

– Почему? Вы ведь только-только выиграли чемпионат Европы.

– Кстати, под бело-красно-белым флагом. Спортом тяжело заниматься. Это требует ежедневных жертв, сил, здоровья и так далее. Я понял достаточно простую вещь: для того чтобы быть чемпионом, надо постоянно и очень много трудиться, превозмогая себя. И делать это ежедневно. Это очень тяжело. А вторым и третьим быть не хотелось. Считал, что я более рационально свою энергию могу расходовать в другом русле.

– Значит, не очень тяжело было заканчивать.

– Да, абсолютно легко. Понятно, что были какие-то фантомные боли, лет пять-семь хотелось на ковер вернуться, сны видел, что я на пьедестале стою. Но потом это прошло.

– В бизнес сразу пошли?

– Практически. Просто то, чем я занимался тогда, сложно было назвать бизнесом. Эти процессы не были структурированы, не было такой бизнес-среды, как сейчас. Такой путь проб и ошибок, набивания шишек.

– Занимались куплей-продажей?

– Можно и так сказать. И это были не системные процессы, которые было сложно назвать бизнесом. Реальным бизнесом начал заниматься в 2001 году.

– Почему вообще выбрали коммерцию?

– Стоял вопрос физического выживания меня и моей семьи. Можно было работать тренером. Я даже пытался одно время в конце 90-х. Кроме того мою кандидатуру рассматривали в качестве начальника управления спорта по Минску. Разные были варианты, но, слава Богу, никуда не попал: ни в чиновники, ни в тренеры. То, что я сегодня имею, меня устраивает, и мне сложно представить другой сценарий моей жизни.

– Как так вышло, что ваш бизнес в Казахстане?

– Случайно. Это не был вопрос выбора. Много лет назад начал работать в одной коммерческой структуре и так получилось, что весь бизнес тут.

– Чем занимаетесь?

– Я директор и владелец компании «Керамир Астана», которая поставляет и продает отделочные материалы, плитку и так далее.

– С Казахстаном вы связаны больше 20 лет. Замечаете в себе определенные казахские штучки, которых раньше не было?

– Это не штучки. Это такие патриархальные вещи, которые могут касаться не только народов Азии. Они были много лет назад характерны и для наших народов. В первую очередь это отношение к семье, родителям, к дому, к друзьям. Я это очень уважаю и стараюсь брать себе.

– Кумыс вам по душе?

– Это не продукт моего ежедневного рациона, но к этому напитку отношусь спокойно. Привык ли? Это обычный кисломолочный продукт. Долго привыкать не пришлось.

– Как часто бываете в Минске?

– Стараюсь раз в месяц. Я больше вахтовым методом работаю. Но сейчас эпидемиологическая ситуация в мире очень сильно влияет на график моего передвижения. Мало мест, куда можно поехать, а вопросов решить нужно много. И пока все откладывается на неопределенные сроки.