Сняли с велосипеда, посадили с ковидными, бивший похож на шефа ИВС. Как тренер по триатлону встретил Новый год на сутках
Говорит, для белорусской тюрьмы на Окрестина сейчас нормально.
В последние недели число задержанных на воскресных акциях протеста резко снизилось, но все равно для десятков белорусов прогулка или просто выход на улицу заканчивается поездкой в РУВД, изолятором и судом. Одним из таких стал Алексей Адамович, тренер по триатлону минского клуба «Тристайл», печально известного расставанием после протестных заявлений со спортсменкой-чемпионкой Валентиной Зеленкевич.
27-летнего Адамовича задержали 27 декабря, когда тот возвращался домой с соревнований, и дали 10 суток – Новый год молодой человек был вынужден провести под арестом. В интервью «Трибуне» вышедший на свободу спортсмен рассказал, как праздновать в изоляторе, что там с ковидом (плохо) и осталось ли насилие (да, причем применивший его похож на начальника ИВС).
– Ваше задержание в СМИ описывали так: безо всяких причин велосипедиста просто забрали в бус и увезли в неизвестном направлении. Как все произошло?
– Возвращался с клубных соревнований, которые проходили в бассейне БГУФК у «Минск-Арены». В районе пересечения улиц Горецкого и Рафиева заметил, что неподалеку стоят два буса, но особо не беспокоился. Когда я проехал мимо, один из бусов выехал со своего места, но меня это тоже не насторожило. Я остановился на светофоре, дождался зеленого света и начал ехать. Подъехал бус, выскочил ОМОН. Остановили, сказали слезать с велосипеда и идти в бус. Спрашивал, в чем дело, они не отвечали.
В итоге я оказался в бусе, сам затащил туда велосипед. В его задней части, под сумкой, висели две ленточки – белая и красная. Омоновцы заметили их и стали на них показывать, один из силовиков начал что-то говорить про запрет коллаборационистской символики. Спросил у него: «При чем тут это? У меня там же висит фонарь в тех же цветах!». Но, естественно, им было все равно.
– Силовики вас высматривали?
– Не думаю. С того момента, как они меня могли увидеть, до момента задержания прошло буквально пару минут. Мы совсем немного проехали в бусе, и меня пересадили в автозак. Затем, около полудня, повезли в Московское РУВД. В РУВД силовики занялись составлением протокола, причем не сразу дали мне с ним ознакомиться. Поначалу они вели себя умеренно вежливо, пока я не стал, в их понимании, «качать права». Например, обратил внимание, что один из протоколов недостаточно заполнен, в нем не записана фамилия сотрудника, который проводил изъятие вещей у меня. Так что сказал сотрудникам РУВД, что подпишу протокол, когда все будет заполнено. Тогда тот из них, кто занимался бумагами, начал злиться, орать, в итоге вырвал у меня из рук документы и куда-то ушел часа на полтора. Это время я провел в актовом зале РУВД с другим задержанным по статье 23.34.
– С семьей сразу удалось связаться?
– Через пару часов. Когда потребовал позвонить супруге, сотрудники РУВД пытались отвертеться, но в конце концов сдались и разрешили с ней связаться. Часа через два тот сотрудник, который занимался бумагами, принес мне все документы вместе с протоколом, нарочито вежливо предлагал мне его подписать. Я написал там свою версию событий и сделал пометку, что не согласен с протоколом. В итоге откатали пальцы и повезли на Окрестина.
– Что силовики написали у вас в протоколе?
– Все банально – пикетирование. Якобы стоял и кричал «Уходи!» и «Жыве Беларусь!». Даже не написали ничего про символику.
– Вас коснулось насилие со стороны силовиков при задержании?
– В моем случае омоновцы просто пригласили меня в бус, то есть мне отчасти повезло. Они даже не отреагировали агрессивно на отказ отдать им телефон без протокола – может, устали, потому что дежурили с раннего утра :). Плюс я не сопротивлялся. Хотя при пересадке из буса в автозак все-таки последовала угроза от омоновца. На каждое требование омоновца, с которым общался, я реагировал вопросом про то, какие у него на это требование законные основания. Он не сильно злился, просто немного подвисал и переходил к другой теме. В итоге на выходе из буса мне сказали: «Сейчас ты заехал нормально, но если продолжишь так же дерзко разговаривать, тебе будет хуже». Пояснил ему, что просто хотел, чтобы все было по закону. На что омоновец отреагировал: «Такой умный! Наверное, начитался своих телеграм-каналов». Кстати, когда омоновцы переносили велосипед из буса в автозак, они зачем-то проткнули ножом колеса. Не знаю, то ли это наказание за «дерзкие разговоры», то ли это у них нормальная практика :).
– Что ждало на Окрестина?
– Сразу ощутил тяжелую атмосферу тюрьмы, которая позже присутствовала и в Жодино. Это заведомо негативное отношение ко всем задержанным, грубость, резкость, стояние лицом к стене и с руками за спиной.
Нас с другим задержанным по 23.34 перевозили вместе с двумя уголовниками – насколько понял, не имея права этого делать. Принимающий в ИВС решил, что сначала оформят уголовников, а потом нас. К тому моменту нас уже завели в изолятор, но затем вывели на улицу и поставили у стены. Простояли на холоде где-то полчаса. Для случайного человека все это, наверное, ужасно, а для белоруса в чем-то привычно.
На следующий день был суд по скайпу. Еще повезло, что нам разрешили ожидать суд в камере, а не стоять у стены в коридоре. Меня вызвали из камеры на суд, но потом сказали, что у меня есть адвокат, и взяли паузу. В этот момент произошел единственный эпизод насилия в мой адрес.
– От кого исходило это насилие?
– По фото в интернете этот человек похож на начальника ИВС. К тому же он именно так и представился.
Игорь Кенюх, начальник ИВС на Окрестина
Этот человек ходил по коридору, общался с задержанными. Как по мне, в этом чувствовалась издевка. Человека рядом со мной он высмеивал: шутил, что у человека среднее специальное образование и временно отсутствует работа, то есть был рад найти «идеального протестующего» из телевизора.
Затем он подошел ко мне. Я на тот момент вообще не знал, кто он, и спросил, обязан ли я с ним разговаривать. Он сказал: «Тебе здесь придется провести еще какое-то время, поэтому лучше общаться». Ответил ему, что у меня еще не было суда, так что, возможно, я здесь не останусь. Тот человек разозлился, стал спрашивать, знаю ли я, с кем разговариваю, и в итоге заявил, что является начальником ИВС.
Началась небольшая словесная перепалка. Он скомандовал, что надо отвести меня на первый этаж. Меня повели по коридору, и тут он увидел, что у меня на пальце оставили кольцо. Заорал: «Кто его досматривал? Почему у него не забрали кольцо?». Меня поставили к стене. Он ударил меня по ногам, сказал: «Шире!». Нанес еще несколько ударов по ногам своей ногой, пару раз ударил своей рукой по шее. Затем меня с силой прижали к стене и стали забирать кольцо. Когда увидел, что его снимают насильно, сам его им отдал.
Затем меня поставили в камеру-«стакан» – узкую комнатушку где-то метр двадцать на восемьдесят сантиметров. Там я простоял чуть более получаса, и затем меня вызвали на суд. Перед судом человек, назвавшийся начальником ИВС, сам пришел ко мне. Начал рассказывать, как ему с коллегами сложно живется после августа, как всех арестантов хорошо кормят, и что в изоляторе тепло, а не так, как все рассказывают.
– Вы уверены в том, что тот человек был начальником ИВС?
– Как уже сказал, он похож по фото. К тому же он, узнав, чем я занимаюсь (Алексей окончил БГПУ и, помимо триатлона, преподает физкультуру в школе – прим.), сказал, что является моим коллегой. А в интернете можно без проблем найти информацию, что начальник ИВС на Окрестина окончил Мозырский педагогический университет.
– Ваш суд был быстрым?
– Наверное, слишком долгим для моей статьи :). Думаю, в том числе из-за наличия адвоката он тянулся как положено, даже с двумя перерывами. Еще удивился, что судья приняла почти все ходатайства о просмотре видео, в том числе видео с камеры ОМОН.
У меня было два свидетеля. Свидетель со стороны обвинения выступал под именем Иванов Иван Иванович, назвал три разных места работы, а еще у него были расхождения в личных данных, кажется, вплоть до даты рождения. Насколько понимаю, это был омоновец. Пришел еще один свидетель, автор видео моего задержания.
Изначально я ожидал сутки, но во время суда у меня появилась большая надежда на то, что обойдется штрафом. Понимал, что не буду оправдан, но при этом видел, насколько все абсурдно.
– Вас пытались убедить, что на Окрестина хорошие условия. Как все было на самом деле?
– На Окрестина я побывал и в ИВС, и в ЦИП, потом меня перевезли в Жодино. Конечно, смешно говорить о том, что это хорошие условия, но для белорусской тюрьмы там сейчас нормально, особенно если вспомнить недавние истории из таких мест о том, как люди ночевали там в голоде и холоде. Хотя зная, какие есть тюремные системы в других странах, эти места и нормальными тяжело назвать. К тому же и днем, и ночью там горел свет. Но там действительно было тепло, и почти всегда сотрудники были готовы по просьбе открыть форточку. Что касается питания, то я съедал не все, потому что я вегетарианец. Но с учетом передач голодать не приходилось.
Совсем другой вопрос – отношение сотрудников к задержанным. Считаю, что даже к задержанным по уголовной статье не должны так относиться, не то что к административно арестованным.
– В чем для вас это проявлялось?
– С первых минут на тебя создается давление. Тебе пытаются показать, что ты – ничто, что с тобой могут сделать все что угодно, а ты не сможешь защититься. Когда я приехал в Жодино, один из местных сотрудников назвал меня по фамилии и стал говорить, мол, они знают, что я писал на них жалобы, и что за это мне будет «сладкая жизнь». Правда, как мне позже объяснил по своему опыту другой человек, он писал на них жалобы и никакого давления за это не получил, так что, видимо, смысл в жалобах есть. Я сам пока не писал жалобы, но есть планы этим заняться.
Бывает, что лишают прогулок и душа. В ЦИП на Окрестина познакомился с парнем, который за 18 суток ни разу не был в душе или на прогулке. Наливал в бутылку горячую воду и мылся над туалетом. В Жодино с этим лучше, хотя многое зависит от смены. Есть сотрудники, которые не давят морально и готовы помогать по разным вопросам.
– Вы писали в соцсетях, что в вашей камере были люди с явными симптомами коронавируса.
– Да. В Жодино однозначно эпидемия. В каждой камере кто-то чем-то болеет, а раз заболел один, от него, скорее всего, заразятся и остальные. Мы с еще одним переболевшим парнем оказались в камере, где болели четыре человека. У одного задержанного даже была температура, ему разрешили постельный режим, то есть в течение дня он имел право лежать на кровати.
С врачами в Жодино было совсем плохо. Требовалось целый день стучать в дверь и просить врача, и только тогда кто-то мог прийти. Спрашивал, что да как, мог предложить парацетамол.
– Что за люди сейчас попадают под арест по статье 23.34? Участники маршей или прохожие?
– Большинство из тех, с кем я пересекался, были задержаны за какой-то абсурд. Одного человека задержали за то, что он положил гвоздику на мемориал [убитого 10 августа Александра] Тарайковского на Пушкинской, другого, отца троих детей – за то, что он снимал на видео, как в его районе запускали в небо белые и красные шарики. Еще был человек, которого задержали просто, когда он вышел из магазина с кофе или чем-то вроде того. Сказал, что даже дали допить :). Несколько человек действительно хотели попасть на марш, но не смогли его найти, и их просто задержали на улице.
В Жодино попал в камеру к людям, которые получили по 20-25 суток. Трое из них ранее уже были задержаны, поэтому не удивились долгому сроку ареста – сейчас, если человек попадается второй раз, он часто получает еще и обвинение в неповиновении. А еще один парень тоже получил 20 суток, но при этом он был задержан впервые и не на марше, просто не успев к нему присоединиться. Его, по его словам, задерживали силовики из внутренних войск, сильно избили. Мы пришли к выводу, что ему дали побольше суток, чтобы успели сойти следы побоев.
Когда только зашел в ту камеру, ребята сразу же начали спрашивать последние новости, но особо громких новостей тогда не было. Ощутил, что они испытывают уныние, но это неудивительно – у них были где-то 13-е сутки. А потом мы все вошли в ритм: играли в «Уно», читали книги. Мне кажется, там все стараются отвлечься от реального мира, не думать о том, что происходит за пределами изолятора, потому что мысли о семье и жизни на свободе вызывают грусть. Так что настроение было разным, но скорее позитивным.
– Новый год под арестом – каково это?
– Еще до моего задержания было понятно, что, если сейчас ты будешь арестован, у тебя большие шансы провести праздник за решеткой. Меня больше волновало не это, а само задержание, то, что жена останется одна с двумя маленькими детьми, которые долго меня не увидят. А в такой встрече Нового года можно даже найти символизм. Праздник можно отметить и в другое время, а вся эта история останется с тобой навсегда.
Что касается самого праздника в камере, меня к тому моменту уже перевели в Жодино, и 31 декабря как раз оказалось днем после передачи. Примерно в 23:34 мы открыли бутылку «Боржоми», которую нам передали, сделали бутерброды с переданной красной рыбой, разделили между собой пару мандаринок, еще у нас были свежие овощи. Выпили чая, заваренного в пол-литровых бутылках, нагретых на батареях. То есть ощущение праздника у нас было. Мы не видели новогодний фейерверк, потому что окна в камере мутные, можно только понять, светло на улице или темно. Однако поняли по вспышкам, что снаружи салют, и очень обрадовались. Было видно, что фейерверк пускают прямо под стенами изолятора. Думаю, кто-то неравнодушный решил поддержать задержанных, тем более что в Жодино сидят и политзаключенные, та же Мария Колесникова.
– Какие последствия для вас имели эти 10 суток?
– Надо восстанавливать режим. В Жодино ранний подъем, люди в камерах в основном просыпаются от того, что в коридоре начинают греметь ложками. По ощущениям это нередко происходит раньше официального времени подъема, шести утра. Соответственно, не всегда получалось выспаться, тем более иногда волнение не давало заснуть. Что касается здоровья, то в первые пару дней у меня не было симптомов ковида, но позже появилась высокая температура.
Фото: архив Алексея Адамовича, part.gov.by