Анатолий Байдачный: «Смерть Курненина Штанге не прощу никогда»

В кафе Байдачный отверг сметану для сырников. Сгущенка тоже не подошла. «Лучше варенье». И пояснил уже для нас: — После операции вынужден соблюдать диету. Целый список, что можно, что нет. Шунтирование — штука серьезная. — Где вас прихватило? — Стал замечать — если быстро иду, в груди болит. Врачи изучили кардиограмму: «Все нормально, хоть завтра в космос». Но чувствую-то я другое! Поехал в Литву, там классный кардиоцентр. Они едва взглянули: „Срочное шунтирование. Одна артерия забита на 90 процентов!“ Две трети сердца не функционировало! — Ох. — Хирург сказал: „Случись инфаркт — жили бы секунды три“. Я подумал: осенью 2012-го были предложения, а я от них уходил. Бог хранил. Если бы принял команду — мог бы на скамейке сгореть. — Что за хирург? — Калинаускас. Первым в Европе начал делать такую операцию на работающем сердце. Прежде его отключали. Это риск — фактически ты побывал на том свете. Возникают проблемы с памятью. У меня же операция вместо пяти часов длилась меньше трех. Вскрывают грудь, из ноги вырезают вену. И вставляют. Вон, какие шрамы остались. — Сколько уже прошло? — Полгода. Жизнь изменилась. Теперь не боюсь летать на самолетах. Не боюсь смерти. Сбросил 12 кило. Появилось отвращение к спиртному. — Вообще ни капли? — Даже в Испании, где отдыхал с семьей, к вину не притронулся. Хотя врачи рекомендовали граммов 200 в день. — Тренировать-то вам хочется? — Очень! И состояние чудесное, как у молодого. Давление — 110 на 70. Легкость! Людей иначе воспринимаю. С улыбкой взираю на то, что раньше заставляло нервничать. — Последний ваш приход в „Ростов“ получился скомканным… — Если б не Юра Белоус — ни за что не согласился бы. Он долго уговаривал. Я отвечал: куда угодно, но не в Ростов. — В какую минуту пожалели, что приняли команду? — Уже ехал — и жалел. Один из моих самых глупых поступков. Я напоминал кролика, который лезет в пасть удаву, зная, чем это обернется. В Ростове люди всеми силами стараются удержаться у футбольной власти. Когда Белоус отправлялся туда, я предупредил: „При всех твоих связях и друзьях даю максимум — год!“ Юра не верил. — В YouTube по-прежнему набирает просмотры ролик с вашим участием. Помните, как напал на вас в Ярославле фанат „Ростова“? — Приятель спросил: „Что ж ты ему не врезал?“ Так этого и ждали! Наверняка подставной. Кто-то его напоил — и послал караулить меня у гостиницы. Задача была — выжить Белоуса из клуба. Я, как человек Белоуса, шел с ним в связке. — Стоичкова в „Ростове“ застали? — Нет. Но мы знакомы. В 2004-м были в Стокгольме на совещании тренеров сборных. Я представлял Беларусь, Блохин — Украину, Стоичков — Болгарию. С Олегом когда-то в юношеской сборной играли. И в Стокгольме постоянно общались. Стоичков к нам подсел. Шумный, вспыльчивый. Во время совещания ни с того ни с сего набросился на румына Йорданеску. Орал на него так, что уши заложило. * * * — В „Тереке“ вы могли остаться — если б не поменялась власть в клубе? — Разумеется. Потом мне звонили: „Хотите быть тренером-консультантом?“ — Это при Муньосе? — Ну да. Им неудобно было передо мной. У меня о Чечне светлые воспоминания. — Даже после того, как вас вывозили в военный лагерь? — Не в курсе, зачем тренеров повезли. Может, хотели посмотреть, как себя вести будем? — Как это выглядело? — Проиграли главный для „Терека“ матч, с „Анжи“, — 0:1. И куда-то поехали. Я думал, к Рамзану на ковер. Выяснилось — в военный лагерь. Меня в сторонку отозвали: „Анатолий Николаевич, к вам — никаких претензий. Мы вам благодарны, команда играет красиво…“ — Когда вернулись? — Под утро. Рамзана можно понять — он много вкладывает в „Терек“. Ни один начальник на моей памяти так к игрокам не относился. Любую прихоть! На руках их готов носить! За два дня до матча приезжал к нам, на тренировку выходил со всеми. Говорю: „Рамзан, почему не разминаешься?“ Стал разминаться с командой! Играть начинаем — идет в стык, ни на кого не обижается. — В радость вам были такие встречи? — Кому в радость — так это местным ребятам. После тренировки окружали его. Просили то номера на машину, то еще что-нибудь. Особенно ценились буквы КРА. Кадыров Рамзан Ахматович. — Кадыров вам джип подарил? — Перед игрой с „Томью“ прервали разминку — Кадыров зашел в раздевалку. Обычно такого не было. Что ж, думаю, стряслось?! Рамзан обнял: „Извини, не знал про твой день рождения. Вот, что успел, на скорую руку…“ Протягивает ключи от Land Cruiser. Да ничего, отвечаю, я мог бы и подождать. Выиграли тогда 1:0. — Номера КРА? — Нет, белорусские. Домой его перегнал. — Черчесов в Грозном взялся за книжку „Законы шариата“. С тех пор женщинам руку не протягивал, здороваясь, — оказывается, не принято… — Так я шесть лет в арабском мире отработал! Знаю, что они не терпят мата. Не переносят пьянства. И Рамзан не воспринимает, и Минералыч (вице-президент клуба Хайдар Алханов. – Прим. „СЭ“). — Отчество обязывает. — Как-то его спросил: „Минералыч, хоть раз в жизни выпил?“ – „Ни капли!“ Алханов хороший человек. На него тренеры обижались — мол, вмешивается. Так ему интересно, он сам когда-то „Терек“ возглавлял. Меня засыпал вопросами, ни одной тренировки не пропускал! Мотался из Грозного в Кисловодск: „Опаздываю, Николаич, задержи минут на пятнадцать…“ Эту команду Алханов возродил из пепла. Вспоминал, как ездили на ржавом автобусе. Было на команду шесть рваных мячей. — Военные истории вам рассказывал? — Проводили чемпионат Ичкерии. Лучшему бомбардиру Масхадов подарил пулемет. — Не каждый тренер выдержит в Грозном? — Конечно. Массу нюансов необходимо учитывать. Например, чеченских ребят ставить. Либо без них обходись, но гарантируй попадание в еврокубки. Черчесов на этом обжегся. А у меня в основе играли Уциев, Садаев, Эдиев… — Уциев теперь капитан „Терека“. — Мальчишка славный, добродушный. В обороне здорово прибавил. А раньше — тихий ужас. Я запрещал Уциеву ауты бросать! Потому что он делал это так, что моментально шла атака на наши ворота. Мог в свою штрафную мяч закинуть, там накрывают — и до свидания. Я за голову хватался. В итоге с правой бровки ауты выбрасывал Ги Эссаме. — Это он пять языков выучил? — Да. А его жена Бостонский университет закончила. Ги — смышленый парень, трудяга, профессионал. Среди африканцев такие редкость. Вот Баба Адаму — полная противоположность. Дикарь! То задержится дома на месяц, пропустив предсезонку, то красную карточку на ровном месте получит. Если бы не лень, играл бы в Европе. * * * — В ЦСКА любвеобильность Секу Олисе была головной болью для Слуцкого, который через „СЭ“ пожелал ему на Рождество в телефонной книжке поменьше новых номеров. В ваших командах такие кадры были? — А что плохого? Лишь бы не квасили с девицами. Остальное запрещать глупо. Секс футболу не помеха. Это наше поколение держали на базе взаперти по трое суток до матча, чтоб с женами не спали. Дескать, вредно. Наоборот! Гораздо хуже, когда футболист с опухшими яйцами по полю бегает. — Кроме Бабы Адаму — с кем еще из легионеров намучались? — С бразильцами, которые выросли в фавелах. Хамоватые, неуправляемые. А боливийцы — упертые, себе на уме. Был в „Тереке“ Арсе. Если что-то решил — его не переубедишь. — Зато не пьют, как Костя Коваленко или Тумилович. — Ну Коваленко — уникальный тип. Вычитал в его интервью: „Хочу извиниться перед Байдачным. Сильно его подводил…“ И я вспомнил сбор в Италии с „Черноморцем“. Косте должны были выплатить подъемные — 25 тысяч долларов. Сначала он едва на рейс не опоздал. Сообщаю: „Минус 5 тысяч“. Дальше играем товарищеский матч с „Пескарой“. Коваленко затевает драку. Причем засадил итальянцу так, что я думал, нас сразу депортируют из страны вместе с этим дураком. На собрании в гостинице, услыхав про очередной штраф, Костя поднялся со страдальческим лицом: „Прошу прощения у всего итальянского народа…“ — Смешно. — Тем же вечером с Юрой Аджемом, моим помощником, гуляем по городу. Заходим в ресторанчик, радостный бармен указывает на отдельный кабинетик: „Ваши, русские, вон там“. Открываю дверь — игроки „Черноморца“ потягивают колу. Только у Кости в одной руке бокал пива, в другой — толстая сигара. Мы молча разворачиваемся, Аджема во дворе нагоняет Коваленко: „Юрий Николаевич, объясните Байдачному — я же не могу так быстро исправиться!“ — А вы? — Повернулся: „Костя, еще минус 5 тысяч. К концу сбора такими темпами уже ты клубу задолжаешь…“ Я с ним и по-хорошему, и по-плохому. Талантище ведь! Все напрасно. Горбатого могила исправит. — А Тумиловича как в Сочи спасли от бандитов? — Отыграли матч, он приехал на базу „Жемчужины“. Футболистов нет. Но сидели на втором этаже крутые ребята, которые имели отношение к клубу. Кто-то из них был с охранником. Нетрезвый Гена начал задираться: „Эй, чего там стоишь? Может, мне подняться?“ – „Давай“. Бум — и Гена готов. Идиот! Ребята обозлились. Говорят: "50 тысяч долларов гони. Или отвезем в Москву на конюшню, будешь лошадей кормить". Тумилович перепугался. Я сказал: „Если зашьешься — отмажу“. Зря такое условие поставил. — Почему? — Когда Тумилович пил, вел себя безобразно. Но играл как бог! Зашился — и потерял уверенность. Он не первый из вратарей, кто сдулся после этого. Полевым-то полезно — а вратарям слишком бьет по психике. Работа и так нервная, плюс реакция притупляется. — При экзотических обстоятельствах футболистов находили? — В Новороссийске на третий день организовал двусторонку. Спрашиваю у начальников: „Что за центральный нападающий во втором составе?“ – „Этот-то? Ерунда. Взяли для количества“. А он единственный, кто мне понравился. — Фамилия? — Денис Попов. На сборах его наигрываю. Руководители тревожатся: „Вы с Поповым в атаке собираетесь выходить?“ – „Да!“ Тренировался самозабвенно. И дорос до ЦСКА, сборной. Вратаря Геруса так же отыскал — за станицу играл. Меня отговаривали: „Николаич, да его со всех сторон рассматривали!“ – „Берите!“ Тчуйсе учился в институте и с командой африканцев ездил, как шапито, по станицам. Кто-то их распродавал за три копейки. — А Левицкий? — Числился в „Таврии“, жил чуть ли не на пляже. Квартиру ему не давали. Заплатили мы за Левицкого 70 тысяч долларов. За эту же сумму купили в „Спартаке“ Кузьмичева — вскоре продали в Киев за миллион триста. — Но привозили вам на смотрины и „пассажиров“? — В 90-х. Когда футболист является без бутс, для меня все ясно. Администратор спрашивает: „У тебя какой размер?“ – "43-й. 42-й тоже могу натянуть…" Купите, говорю, ему не бутсы, а билет назад. * * * — Прежде вы боялись летать. Всюду ездили на машине. Рекорд за рулем? — Сочи — Санкт-Петербург. 2400 километров. Вечером провел тренировку — и в машину. На следующий вечер к началу занятия был в Питере. — Страх к самолетам возник после конкретного момента? — Я тренировал луганскую „Зарю“ — там вся команда панически боялась летать. Рассаживались, спортивные шапочки надвигали на глаза. Дрожали, орали. Гляжу в иллюминатор — мы еще оторваться от земли не успели! И мне передалось. Однажды летели на сбор в Сочи — пережил кошмар. Попали в ураган, а летчик вез жену на курорт. Решил садиться. Над водой планируем — не можем сесть! Стюардесса плачет! Как-то вышли из пике — сели в Сухуми. Часа через два, говорит, полетим. — Полетели? — Нет, отвечаем, это ты полетишь. Мы поедем. Нашли старый „Икарус“, на нем потащились. А в 1979-м, когда „Пахтакор“ разбился, команда летела-то к нам, в Минск. Володе Курневу везли комсомольский билет, он в Ташкенте до этого играл. Узнали обо всем вечером, часов в одиннадцать. От вратаря Юры Курбыко — его жена работала в аэропорту. Наутро на базу примчалось начальство. Предупредили — не болтать. В газетах не писалось ничего. В СССР же не могло быть трагедий, аварий… — На том рейсе были близкие для вас люди? — Миша Ан, с которым вместе играли за юношескую сборную. Жили в одной комнате. В 1971-м у нас была потрясающая команда. Про нее говорили: „Лучшая сборная из тех, что ничего не выиграли“. На чемпионате Европы стали четвертыми. В полуфинале и матче за третье место продули по пенальти. Я играл справа, в центре Кожемякин, слева — Блохин. Под нами — Буряк. — Кожемякин погиб в лифте. С ним же был кто-то из футболистов „Динамо“? — По слухам — Женя Жуков. Но это вранье. Был какой-то музыкант. Я понять не могу, как Толик очутился там, на Семеновской. Он женился, дочка родилась… — Кожемякин вырос бы в классного игрока? — Фраза Бескова: „Все больше и больше напоминает Стрельцова…“ Лет десять назад, когда Блохин тренировал сборную Украины, обсуждали с ним Шевченко. Говорю: „С таким нападающим тебе беспокоиться не о чем“. Блохин вздохнул: „Эх, мне бы форварда, как Кожемякин!“ Толик в юношеской сборной любил над Олегом подшутить. Бутсы прятал. Пора на игру ехать — их нигде нет. У Блохина паника, кричит… — Немудрено. — А мне, кстати, в „Динамо“ Игорь Численко свои бутсы давал разнашивать. Тогда это было нормой — молодой за несколько тренировок „разбивал“ бутсишки ветерану. Численко громадным уважением пользовался. Когда он заходил в ресторан гостиницы „Советская“, оркестр умолкал. А спустя мгновение звучал „Футбольный марш“. * * * — Перед Бесковым вы успели извиниться? — За те собрания, когда его снимали в „Динамо“? Извинялся, и не раз. Он отвечал: „Ты ни при чем, молодой парень. Проголосовал, как все. Главное, вы самим себе жизнь испортили“. С уходом Бескова все развалилось. — Чего добивались „старики“? — Опасались, что Бесков их уберет. И он убрал бы. А кто заварил тот бунт — для печати я не скажу. Очень громкое имя. — Ладно. Вычитали, что у вас не сложились отношения с Яшиным… — Отношения были непростые. Когда Лев Иванович вступил в должность начальника команды, квартир для ребят не было. Он повторял: „Я пять лет жил в общежитии. Поживите столько же — будет квартира“. Став серебряным призером чемпионата Европы-72, я все еще маялся в общаге! Нынешние футболисты не поверят. Сегодня они трехэтажные замки себе за это время отгрохали бы. А когда мне предложили однокомнатную, Яшин сказал: „Отдай Жукову. У него семья. Ты со сборов приедешь — получишь другой ордер“. Нет вопросов. Тем более Женя — мой товарищ. Но на сборах я травмировал четырехглавую мышцу. Почти полгода лечился. И о квартире уже никто не заикался. — Обидно. — Раздражение долго копилось. Что и выплеснулось в конфликт с Яшиным. Хоть все равно не имел права грубить. Кто я и кто — Яшин?! Слова, брошенные в сердцах, дорого мне обошлись. Из-за них покинул „Динамо“. — Вас и на „губу“ посадили. Неприятное попробовали? — Да нет. Офицеры ко мне за автографами ходили. Отправили строить городошную площадку. Солдатики спрашивают: „Можно за выпивкой слазить?“ Их поймали у забора, сняли меня с этой площадки… — И что? — Назначили помощником начальника штаба по боевой подготовке. Карандашом выставляли оценки за стрельбу — а я оценки переправлял ручкой. Каждую — своим цветом. И потянулись ходоки к Ленину! — Чем закончилось? — У начальника штаба волосы дыбом: это что за идеальная подготовка? Ни одного двоечника! Оттуда меня тоже турнули. Говорят — приходи по утрам, книги читай. Ты ж у нас ненадолго. Вот когда Кожемякин погиб, меня из части не хотели отпускать на похороны. Но отец Толика сказал: хоронить не будем, пока Байдачному не разрешите проститься с другом. * * * — Бесков был человеком с юмором? — Да. Только юмор у него иногда был обидный. Поддевал. Был такой футболист — Володя Уткин. Мы победили в Кубке кубков на выезде „Црвену Звезду“. Перед ответным матчем Уткин присоединился к основе, разминка. Мимо шагает Бесков. Довольный. Замирает: „Ну что, Утя, видел, у югославов футболист, на тебя похожий… Как же фамилия, в сборной играет…“ Сам все прекрасно помнит. Доверчивый Утя улыбается: „Кривокуча?“ – „Точно-точно! Так вот, если он Кривокуча, то ты — г..а куча“. — У Лобановского юмор был другой? — Добрее. Мне рассказывали, как осваивался в Киеве Белькевич. Лобановский заставлял его играть в обороне, катиться. А Валик к чистым мячам тяготел. По итогам сезона выдавали премию — кому 20 тысяч долларов, кому — 30. А Валику вручили 300 долларов. Он деньги зажал в ладошку и прямиком к Лобановскому: „Валерий Васильевич, наверное, ошиблись“ – „Да-да! – оживился Лобановский. – Ошиблись! Ты никому не говори, не то отберут — это тебе много дали“. В следующем сезоне Валик уже и катился, и стелился. А для меня Белькевич — номер один из футболистов, с которыми довелось поработать. — Когда жили в Кувейте, ездили в гости к Лобановскому? — Конечно. Я там тренировал клуб, он — сборную. Валерий Васильевич — душа-человек. Не бросал людей, которые ему дороги. Вытаскивал в Кувейт Веремеева, Морозова, Базилевича. — Вечерние дозы коньяка Валерия Васильевича легко выдерживали? — Трудно было. Но удавалось. В Кувейте сухой закон, а Лобановскому всегда привозили. Это беда его была. Две тренировки в месяц. Машину не водил, языком не владел. Жара, коньяк, малоподвижный образ жизни привели к нарушению обмена веществ. Располнел. Приезжал-то в Кувейт стройным! — Какой разговор с ним никогда не забудете? — В 8 утра, пока не начинало припекать, мы с женой ездили на залив. И вот собрались, на пороге застал звонок. Лобановский: „Ты смотрел чемпионат Китая?“ – „Нет“ – „Как нет?! У этой страны огромное будущее в футболе!“ Среди ночи он не спал — ради трансляции из Китая. Полчаса меня отчитывал, затем пересказывал, что увидел. Жена выложила вещи назад. Беседа закончилась в десять. — Позже в Киеве кто-то поражался — Лобановский оказался фанатом американского футбола. Тоже ловил по ночам прямые эфиры. — Это и в Кувейте было! А я рассказал ему, как в 1972-м с московским „Динамо“ ездил в турне по США. Завернули на американский футбол. Был у нас Володя Ларин — сильнее в Союзе никто не бил. Но мучился лишним весом. А там чудак ставит мяч, лупит по воротам и уходит. Бесков повернулся: „Вот, Лара, твоя игра! Никакой вес не страшен — чем больше, тем лучше…“ — Про Ларина нам Вячеслав Добрынин поведал — тот бил пенальти Рамазу Урушадзе. Попал между ногами, мяч ударился в воротах о нижнюю планку и вылетел назад. Урушадзе даже не шелохнулся. — Я другое помню — на турнире в Бильбао Лара пошел к „точке“. В воротах „Атлетика“ знаменитый голкипер сборной Хосе Ирибар. Володя разбежался метров на тридцать. Такая махина несется, — Ирибар сжался весь! Кое-как увернулся от мяча. А в „Динамо“ один молоденький вратарь увернуться на тренировке не успел — с сотрясением увезли в больницу. Ларин перед ударом приговаривал: „Нервных прошу удалиться. Мяч сначала пищит, потом превращается в диск…“ * * * — С договорными матчами когда впервые столкнулись? — В московском „Динамо“ эта тема не поднималась. Ни-ког-да! Хотя Бесков ворчал, что под Киев по приказу сверху все украинские клубы ложатся. Вот в конце 70-х и я в таких играх участвовал. Первый раз — в 1976-м. Минское „Динамо“ за тур до финиша потеряло шансы удержаться в высшей лиге. Вторым неудачником могли оказаться несколько клубов, включая „Спартак“ и „Черноморец“. У нас последний матч как раз в Одессе. Созрел план: проиграть — чтоб отцепить „Спартак“. Думали — может, народной команде не позволят вылететь? Заодно Минск оставят. — Не прокатило. — Да. „Черноморец“ выиграл 2:0, а мы загремели вниз вместе со „Спартаком“. Но сейчас в премьер-лиге договорняков, по-моему, нет. Вот странные судейские решения и левые пенальти еще встречаются. — А в ФНЛ? — Там арбитры такое вытворяют — хоть стой, хоть падай. Два года назад работал с Костей Сарсания в „Факеле“. Играем в Саранске. В перерыве заглядывает в раздевалку судья (Мирошниченко из Ростова-на-Дону. – Прим. „СЭ“): „У вас 20-й номер удален“. – „За что?“ – „За удар своего игрока“ – „Где?!“ – „В подтрибунном помещении“. Поворачиваемся к ребятам: „Что было?“ – „Ничего. Шли, разговаривали…“ — Из-за чего однажды в белорусском чемпионате вы сцепились с Бубновым? — 1997 год. Я тренирую минское „Динамо“, он — МПКЦ из Мозыря. Наш защитник Яскович жестко подкатился под соперника — и Бубнов аж на поле выскочил. Кричал, махал руками, грозил бандитов из Москвы привезти. Еле успокоили. Кого-то Бубнов раздражает, но я к нему нормально отношусь. Игрок-то был высокого уровня. — Вам интересно слушать его рассуждения о футболе? Или смешно? — А я не слушаю. Не понимаю, для кого он высчитывает технико-тактические действия. По ним судят об игровой активности футболиста, но победу это не гарантирует. Для меня из многочисленных ТТД главный показатель — количество выигранных единоборств. Вот здесь прямая зависимость от результата. Можно сделать вывод об умении бороться, функциональной подготовке, техническом оснащении. Все остальное не так важно. Да и видно без всяких распечаток. — В 90-е вы могли возглавить московское „Динамо“. Что помешало? — Дважды я был среди кандидатов. В ноябре 1998-го, когда тренировал „Жемчужину“, позвал Коля Толстых. После совещания в клубе он, Бесков и председатель совета директоров Сысоев поздравили меня с назначением. Подписание контракта казалось формальностью. Но вмешался один деятель, и все сорвалось. Толстых сказал: „Если уж не Байдачный, пусть главным остается Ярцев“. — А второй случай? — Уехал из Новороссийска в Ростов — и узнаю, что меня хотели пригласить в „Динамо“. Слухи-то долетали, но всерьез не воспринимал. Да и обида еще была. Я долго с Колей не разговаривал. — Из всех руководителей в вашей жизни — самый далекий от футбола персонаж? — Был в минском „Динамо“ такой Хвастович. В футболе не смыслил ничего. Мы боролись за первое место, а он собрался продавать центрального защитника в Израиль. Говорю: „Жень, ты что?! У меня останутся в обороне два человека!“ – „Так сыграй в два!“ — Сыграли? — Нет. Раздумал он продавать. * * * — Вы полмира объездили. Где особенно понравилось? — В Австралии. Лучшая страна на свете! Дело не в экзотике и кенгуру. Не забыть уютные домики, изумрудные лужайки, океан. Это Англия — но с чудесным климатом. Уже сорок с лишним лет мечтаю вернуться. Отпугивает затяжной перелет. — Как в Австралию занесло? — В 1971-м с московским „Динамо“ месяц колесили. Помню, всей делегацией приехали на концерт группы Hair. С нами был Лев Евдокимович Дерюгин, председатель МГС „Динамо“. Бывший хоккейный вратарь весом под 160 килограммов. До этого на банкете он поднабрался, закемарил. А музыканты шли сквозь зал на сцену в звериных шкурах. Один из них, в медвежьей, проходя мимо спящего Дерюгина, хлопнул его по плечу. Евдокимыч открыл глаза, увидел в метре от себя рожу медведя — и заорал так, что сразу протрезвел. Год спустя в Америке ему новое испытание выпало. — Какое? — Пока мы ужинали в ресторане, начался стриптиз. К столику, за которым были Бесков, Яшин и Дерюгин, подошла барышня. Из одежды к тому моменту на ней мало что осталось. Резким движением она закинула ногу на плечо Евдокимычу. Тот от ужаса выпучил глаза, а ребята легли от смеха. Но самое интересное было в Атланте. Яшин объявляет: „Вечером всю команду зовут на концерт“. – „Кто выступает?“ — Яшин плечами пожал: „Какие-то три собаки…“ — Кто?! — Вот и мы ничего не поняли. А с нами был Гешка Логофет, он иняз закончил. Уточняет: „Лев Иваныч, может, Three Dog Night?“ – „Во-во!“ Помимо „Собак“ и группы „Чикаго“ пел также Род Стюарт. Каждый — по часу. Заскучавший Яшин пробурчал: „Пойдем отсюда!“ Неожиданно слышим голос Стюарта: „На концерте присутствует футбольная команда „Динамо“ во главе с легендарным Яшиным. Следующую песню посвящаю ему“. — Оттаял Лев Иванович? — Да, заулыбался — и мы спокойно досидели до конца. Потом провели в гримерку к Стюарту. Кругом бродили осоловелые музыканты, глаза в кучу — то ли под наркотой, то ли под таблетками. Лев Иванович речь толкнул: „Все советские ребята обожают джаз…“ Стюарт усмехнулся: „У нас вообще-то другой жанр.“ А для Яшина любая зарубежная музыка — и есть джаз. Между прочим, это было настоящее коммерческое турне. Американцы заплатили „Динамо“ за поездку 300 тысяч долларов! Сегодня это как три миллиона! — Когда-то вы в Сирии трудились. С тех пор бывали? — Пару лет назад специально за мной прибыли из Дамаска министр спорта и председатель федерации футбола. Предложили возглавить сборную. А еще — чтоб привез тренеров для молодежных команд и пятерки ведущих клубов. Хотели весь футбол страны развивать по единой программе. — Не договорились? — У меня был контракт с „Тереком“, сирийцы согласились подождать. Я уж кандидатуры подбирал — и тут война. Сейчас новости включаю — все сирийские горести через себя пропускаю. С Башаром Асадом знаком. В 90-е вышла драматичная история. — Расскажите. — В Дамаск ко мне приехали друзья из Москвы на 600-м „Мерседесе“. Желали его продать, добавить денег и купить два джипа. Так у них среди ночи автомобиль отобрали. Я звонил по всем важным телефонам. Ко мне в Сирии отношение было как к национальному герою. За час перекрыли Дамаск! — Нашли? — Башар Асад как раз отвечал за безопасность. Отец ему наказал — нужно помочь Анатолию. Обнаружили „Мерседес“ на третьи сутки в центре города. Двери открыты, но ничего не тронуто. Хозяева явились забирать, им не отдают: „Пусть придет Байдачный, ему вернем“. — Асада-старшего вы тоже знали? — После победы на молодежном чемпионате Азии в 1994-м у нас была часовая встреча, транслировали по телевидению. Его слова: „Спасибо тебе, ты много сделал для Сирии. Чего не можем сказать о твоей стране, которая нас бросила…“ * * * — Ваш друг Юрий Курненин от чего умер в 55 лет? — Юрку затравили. Он тренировал белорусскую молодежку. А в национальную сборную пришел иностранец… — Бернд Штанге. — У немца ни игры, ни результата — а молодежка имела шанс выйти в финальную часть чемпионата Европы. Штанге накануне матчей забирает у него по 3 — 4 человека. А все для того, чтоб Курненин проиграл. Но Юрка попадает в стыковые матчи. Обыгрывает Турцию. Выходит на „Европу“! И что придумывает немец? — Что? — Незадолго до стартового матча назначают товарищескую игру с молдаванами, платят им за приезд. И в первую сборную вытягивают шестерых из молодежки. Срывая сбор — готовится к „Европе“ один состав, играть другому. — Что дальше? — Стартовый матч молодежка проигрывает хозяевам, шведам, 1:5. Затем — 0:0 с Сербией и 1:2 с Италией, будущим чемпионом. Курненину говорят: „Ты свободен“. В газетах пишут: „Уехал лидером, вернулся безработным…“ Он устроился было в одну команду — туда звонок: „Вы пьяницу берете“. Сорвалось. Юрка выпил с расстройства, добавил — и ночью умер, во сне. Сердце не выдержало. Человека довели. А ради чего? Чтоб не ставить в сборную. — Чем же Штанге был так дорог? — Не исключаю, какие-то финансовые дела. Я тренировал „Терек“, немец на турецких сборах поселился в нашей гостинице. Сижу завтракаю — и вдруг он: „О, как я рад!“ Не оборачиваясь, процедил: «Пошел вон». Курненина никогда ему не прощу! Ты в чужой стране — так футбол развивай, а не занимайся вредительством. Самое печальное, что наши же руководители этому потворствовали. — В премьер-лиге вы теперь будете считаться иностранцем, за которого придется платить 5-миллионный налог имени Гершковича? — Еще чего! У меня российский паспорт. В Беларуси — вид на жительство. Там семья, отец с матерью похоронены. Обратно в Москву не тянет, хотя родился здесь, а вырос в Обнинске. Уже нигде, кроме Минска, себя не представляю. Авторы: Александр Кружков, Юрий Гольшак, «Спорт-Экспрессу», оригинал