«Сколько тысяч ударов дубинками получили белорусы? Я чувствую эту боль». Мещеряков с детства за БЧБ
Невероятно мощная легенда белорусского баскетбола! Он не может молчать.
Невероятно мощная легенда белорусского баскетбола! Он не может молчать.
Егор Мещеряков – человек обеспеченный и имеет возможность закрыть на происходящее в стране глаза, но не закрывает, потому что не может закрыть. В 90-е отец баскетболиста активно участвовал в митингах БНФ, а сам Егор, улетая на учебу и для спортивного развития в США, прихватил с собой семейную реликвию – бело-красно-белый флаг, который по праздникам вывешивался на балконе квартиры на бульваре Шевченко. Несколько лет этот флаг висел на окне в студенческом общежитии, а после возвращения в Европу Мещеряков пошел дальше и набил патриотическое тату. Об этом он рассказал в большом интервью каналу «Жизнь-малина».
«Трибуна» отсняла самое интересное из этой беседы – про общение с приближенным к Лукашенко боссом баскетбола Рыженковым, задержание Левченко, бизнес и первые деньги, а также про исторический момент, который переживает страна.
Сам ушел из федерации из-за ситуации с Левченко
- 8 октября ты написал заявление и теперь никаким образом не относишься к Федерации баскетбола.
– Да, совершенно верно. Восьмое – это был четверг. Принял решение, написал заявление. Поговорил с [генеральным секретарем федерации] Анастасией Марининой – обсудили разные моменты. Она молодец: дала еще 24 часа мне на подумать. Я даже не знал об этом. Она мне перезвонила в пятницу и сказала: «Ты уверен? Ты без эмоций принимал решение?» Совершенно по-человечески, нормально. Я говорю, что да, без эмоции, и это мое решение. Ничего здесь крамольного нет, никаких подковерных игр нет. Просто это мое решение. Думаю, что так будет лучше и самой Федерации, и мне.
- Чем лучше?
– В связи с событиями с Еленой Левченко, которая, в принципе, была реальной иконой белорусского женского баскетбола и, наверное, всего баскетбола. Потому что никто из мужиков в финал НБА не выходил, поэтому Лена реально у нас Number 1. Это человек, который был в финале WNBA, человек, который попал в лигу не через драфт, а своей репутацией и игрой заслужил место. Плюс лучший центр чемпионата мира-2010. Все эти титулы для многих недостижимы.
С Левченко случился арест, а федерация хранит молчание. Это право федерации. Я понял, что их нейтральная позиция полностью идет в разрез с моей позицией. Получается, что любого игрока, который честью и правдой защищал цвета белорусского баскетбола, можно посадить. В том числе и меня, еще кого-то, и просто молчать. Я молчать не буду и считаю правильным покинуть исполком федерации.
- Почему не раньше?
– Ситуация назревала, назревала и все-таки… У нас был исполком последний 16 сентября, который длился два с половиной часа. Мы о многом поговорили, и я понял, что пока еще можно в нем оставаться. Во всяком случае, мы обсуждаем текущие проблемы, и людям не безразлично то, что происходит. Многие члены исполкома, естественно, живые люди: они переживают за Беларусь, за белорусов, и все адекватно. Наверное, последней каплей был арест Лены и то молчание федерации, которое произошло. Я считаю, что так не должно быть. Нужно было либо высказать поддержку, либо так, мол, Лена за решеткой, вот документы из суда: Лена сделала много для нашего баскетбола, но есть закон. Можно было занять такую позицию, но полное молчание… Тяжело быть нейтральным, хотя федерация старается соблюсти какой-то нейтралитет. Я этого не понимаю, и это идет в разрез с моими принципами и убеждениями. Я не говорю, что я такой розовый и пушистый, но время пришло, и было принято такое решение.
Некоторые мне говорили: «Может, останься [в федерации] и будь голосом правды». Там много адекватных людей, просто мне уже в последние два месяца не до баскетбола. Даже НБА не могу смотреть и сосредоточиться часа полтора-два на матче. Какие-то хайлайты посмотреть короткие, новости – может быть, но не могу сейчас фокусироваться на баскетболе.
Рыженков многое сделал для баскетбола, хоть и советовал спортсменам молчать о ситуации в стране
- Давно понятно, что у [председателя БФБ и первого заместителя главы Администрации Лукашенко] Максима Рыженкова и тебя взгляд на гражданскую ситуацию совершенно разный. Как вы просуществовали рядом так долго?
– Тут все очень просто. В 2014 году он пригласил меня в состав исполкома федерации и стать его замом. Единственная цель, которую преследовали и он, и я, – это развитие нашего баскетбола. Нужно сказать, что федерация за последние шесть лет реально проделала большую работу. Это же тоже не простые вещи.
- Как вы это обсуждали ситуацию [в стране]?
– Мы не общаемся ежедневно и даже ежемесячно. У нас есть с ним контакты, но смысл говорить про политику? Я говорю про период до 9 августа, когда все было более-менее ровно и мирно в стране. Да, есть нюансы. У него свой взгляд на вещи, а у меня – свой, но цель – продвигать баскетбол, чтобы наши ребята и девчонки показывали хороший результат, развивались, представляли страну на международном уровне. После 9-го это стало делать намного сложнее.
- У вас были какие-то разговоры?
– У нас был большой длительный разговор со всеми членами исполкома и Максимом Владимировичем. Не хочу внутреннюю кухню выносить на общее обозрение, но была такая очень адекватная и длительная беседа о всей ситуации, поэтому большой плюс, что человек открыт к диалогу и обсуждает все это. Мы все отстаивали свои точки зрения. Совершенно адекватно. Нормально.
- Ты был в меньшинстве?
– Да, со стороны я был в меньшинстве, но если бы все могли говорить честно, [то] что думают, я был бы в большинстве. Такая вот ситуация. К сожалению, некоторым трудно озвучить свою позицию. Люди молчат, но ты понимаешь, что они с тобой мысленно. Есть такое выражение «мысленно вместе»: они не могут говорить того, что могу сказать я. И это не оттого, что я такой классный, просто у меня такая ситуация, что я не могу об этом молчать. На компромисс со своей совестью я не привык идти.
- По ощущениям, мысленно вместе с тобой сколько членов исполкома по процентажу?
– Не подавляющее, но, кажется, большинство. Если абстрагироваться и сказать, что там 10 человек, сейчас не будем считать сколько точно, но процентов 60-70, наверное, всё прекрасно понимают. И понимают, что для любого развития нужны перемены. Как говорил Михаил Сергеевич Горбачев еще в 80-е: «Плюрализм мнений». Разнообразие мнений – это очень важно.
- Давай почитаю тебе Рыженкова: «Некоторым спортсменам я бы посоветовал внимательнее думать, прежде чем показушно, безответственно рассуждать о вещах, далеких от их понимания». Как ты отреагировал на эти слова?
– Помню, что эти слова были произнесены в июне. Это его право как председателя федерации немножко тушить пожар и в то же время вразумить ребят, мол, смотрите, не все может быть так однозначно, как вам кажется.
Спортсменов, мне кажется, многие недооценивают. Спортсмены отчасти сами виноваты, что такой стереотип существует – будто мы не особо грамотные и умные, туповатые и так далее. На самом деле в современном мире ты можешь самообразованием заниматься и читать все, что угодно. И ютуб, и телеграм-каналы: сейчас же можно смотреть со всего мира источники информации. Поэтому молодежь, которой сейчас 28-30 лет, она сформирована не советскими учебниками. Заявления некоторых ребят, в том числе и политические, – они имеют под собой основания. Ребята имеют на это право. Есть конкретная статься в Конституции номер 35, что человек имеет право на личное мнение, и оно не должно преследоваться по закону.
- У меня есть ощущение, что к Рыженкову, по большей части, все хорошо относятся. И ты подтверждаешь, что это человек интеллигентный, понимающий, допускающий плюрализм. Вот эти слова – они же не про плюрализм.
– Все мы понимаем, что он человек из системы: хочешь-не хочешь, но он должен придерживаться курса. Возможно, я не хочу говорить за него, но в какой-то другой ситуации он бы сказал по-другому. Все равно это давление на спортсменов. Не хотите создавать проблемы себе и нашему баскетболу – лучше молчите. Как молчать, если мы все прекрасно видели, что творилось после выборов? Об этом трудно молчать, с этим трудно жить, с этим нужно что-то делать. Потому что если мы как нация это проглотим, то будет очень грустно. Потому что белорусы исторически, за последние 300-400 лет, подвергались различным войнам и нападениям. Сейчас такой критический момент: я думаю, что люди сформировались уже за последние годы.
Считает, что Беларусь переживает критический момент, поэтому не может молчать
- Почему ты можешь позволить себе заявлять позицию в отличие от коллег из федерации баскетбола?
– Я услышал упрек: да, ты вырос в Минске, ок, но потом тебя четыре года формировал Вашингтонский университет, потом ты был в Европе в демократических странах, поэтому ты немножко из другого теста, ты немножко как «белая ворона». Плюс ты где-то финансово независим. На что отвечаю: даже если бы сегодня я был 20-летним игроком юношеского состава «Цмоков», то сказал бы то же самое. Если это судьба, что меня выкинут из команды, и я не получу свою зарплату в тысячу рублей, то ок, но я бы делал то же самое. Вот мне сейчас 44 года, но если бы мне было сейчас 24, то я бы делал то же самое. Это такая внутренняя свобода, которая либо есть, либо ее нет.
Как можно жить дальше, делая вид, что ничего не произошло, когда более 500 человек прошли пытки, более 10 тысяч были в заключении? Кто знает, сколько тысяч ударов дубинками наши люди получили? Я чувствую эту боль, потому что это боль наших белорусов. Не каких-то маргиналов, экстремалов, а обычного народа. Его избили и сказали – заткнитесь. Не надо ничего рассказывать, молчите.
100 лет назад был подъем белорусской культуры: Якуб Колас, Янка Купала. Тогда появилось знаменитое стихотворение «Мы хацім людзьмі звацца» Купалы. Это то же самое. Эта история повторяется по спирали. Мы хотим зваться людьми или мы это проглотим и будет дальше такая «памяркоўнасць». Будем жить дальше, работать, зарабатывать, иногда выезжать за рубеж, у кого есть возможность, и все. Такой реально критический момент.
Ездил на митинг Позняка в Вильнюс, набил тату с белорусским рыцарем
- Как у тебя, продукта советской системы, человека, который потом уехал в США, в принципе, возникла идея с татуировкой с белорусским рыцарем?
– Тату – это такая тема, которая всегда связана с баскетболом. В университете у нас тренер Джарвис вообще не разрешал татуировки. Короче, тату было забанено в университете, но там я другими вещами занимался, естественно. Со временем, поиграв в Италии, Турции, понял, что мне чего-то реально не хватает. Я хотел мяч с драконом, так как родился в 1976 году – в год дракона.
Но моя супруга Таня говорит: неактуально. Как не актуально, это же дракон! А что важнее? Важнее – Родина. Родина – это «Пагоня», это рыцарь. В 2005 году эта тема пошла. Я перед отъездом в УНИКС набил себе и подписал «белорусский рыцарь». Меня это как бы грело всегда и радовало. Я до сих пор рад этой татуировке.
- Тема с БЧБ, «Погоней» – это же папа?
– Да, папа. Родители задают вектор, но ты потом сам решаешь. Повзрослев, я боялся быть тупым спортсменом, если поступлю в училище олимпийского резерва. Потому что все друзья говорили, что там никто не учится и будет просто крах головы. Поэтому я очень много учился, читал. В 10-11-м классах новая история Беларуси очень сильно на меня повлияла. Ее заново начали преподавать в начале 90-х. У нас весь класс был в гравюрах Оршанской битвы, Грюнвальда. Это тоже на меня произвело очень сильное впечатление – все князья, ВКЛ и так далее. БЧБ и «Пагоня» – они прямо из детства.
- Ты запомнил что-то из папиной молодости, когда он с Зеноном Позняком ходил?
– Безусловно. Мало того, я, улетая в Америку, брал с собой сумку, может, килограммов 20. Родители дали 40 долларов, у нас был БЧБ-флаг, который на праздники вывешивался на балкон на бульваре Шевченко, где я вырос. Я забрал его с собой. Папа говорит: «Забирай, я себе еще куплю». Все четыре года я не менял комнату в общежитии и все это время флаг у меня висел. Одна часть окна – жалюзи, вторая – БЧБ. Все фотографии из моей американской жизни – все с БЧБ. Это была часть моей Родины, которая была осязаема. Для меня это было очень важно. Тот же флаг сейчас вернулся в мою квартиру. Он как реликвия.
- А что насчет митингов отца с Зеноном?
– Отец ходил и мне рассказывал. Самый четкий момент – мы сели на красный поезд и поехали в Вильнюс, тогда еще не было границ. Все читали «Литературную газету». Человек 200 приехали туда, достали бело-красно белые флаги. Там как раз возле вокзала много кладбищ, и мы присутствовали на перезахоронении боюсь соврать кого. Там что-то было конкретное, Зенон выступал на кладбище. Вот это была такая поездка, которая дала понимание, сколько всего интересного вокруг происходит. Мне, наверное, было лет 14.
Верит, что МОК может повлиять на Беларусь
- Ты веришь, что обращение белорусских спортсменов в МОК даст какой-то эффект?
– Думаю, что да. Ситуация назрела. К этому много предпосылок. По всему миру много недовольства тем же МОКом, его бездействием относительно некоторых проблем, касательно гражданских прав и свобод. Поэтому я верю в МОК, что он сделает реальные шаги.
- Объясни, что может сделать МОК? Сократить финансирование НОКа?
– Да, какие-то гранты, какие-то программы. МОК заявил, что определенные деньги направлялись под определенных спортсменов, и он хочет проверить, дошли ли они до этих спортсменов или были использованы на что-то другое. МОК может повлиять на сам факт выступлений нашей команды на Олимпиаде. Мы видели уже спортсменов из России вместо сборной России. Тут может быть много разных вариантов, но мы добиваемся от МОКа нормальной позиции, чтобы там понимали, что спортсмены, имеющие или не имеющие шансы на Олимпиаду, подвергаются давлению. В Олимпийской Хартии прописано, что этого давления вне зависимости от твоих политических взглядов не должно быть. А оно есть.
Видит, что большинство уже хочет жить в другой стране (прежде было не так)
- Один из основных вопросов касается всех предыдущих времен: почему вы терпели раньше?
– Гражданин во мне проснулся давно, но я понимал, что нахожусь в меньшинстве. Многих волновали те же вещи, но в другой степени. Я своего отца даже успокаивал и говорил, что нас там четыре-пять процентов, которые за нашу Родину, за возрождение культуры, языка. Со временем, с годами, вещи меняются. Сейчас я вижу, что большинство белорусов за перемены и за возможность жить в другой стране. Ничего не ломать, ничего не крушить, а встать на другие рельсы и развиваться. Чтобы к нам приезжали, мы ездили, чтобы в нашей жизни был обмен опытом Запад – Восток – Север – Юг. От этого только все выиграют.
Задержание Левченко – психологический удар
- Когда узнал о задержании Левченко, какие были мысли в голове?
– Мы уже недели две [до того] обсуждали, что рано или поздно кого-то из нас посадят. Мы конкретно обсуждали с адвокатами.
- Ставки были?
– Ставок, конечно, не было. Была уникальная ситуация, что ты сидишь в кругу элитных спортсменов и обсуждаешь, что кто-то из нас может «сесть» и [сопутствующие] правила поведения: что делать, кому звонить, как себя вести. Мы себе эту ситуацию обыграли в голове, чтобы не было паники, не было «знянацку». Лена была к этому психологически готова, мы готовы, Костя [Яковлев] об этом говорил. Мы понимаем, что нас могут запрятать на определенное количество суток. И мы это принимаем: как будет – так будет. Очень жаль, что Лена оказалась первой. Это все-таки психологический удар. Красивая девушка, икона нашего баскетбола, которая всегда шла вразрез с мнением общей массы. Она была и остается уникальной. Она очень необычная для нашего общества.
Помнит, как ему завидовали даже товарищи
– У нас не любят успешных людей. Я скажу это честно и с полной ответственностью. Если ты один из многих, то это классно. Это еще такое советское наследие.
Помню новоселье на новой квартире. Купил квартиру, счастливый, 25 друзей приходит. Ему 24 года, а он купил квартиру родителям, купил себе квартиру, елки-палку! Идет такое испытание [дружбы] успехом.
Новоселье прошло здорово, но потом там сплетни [начались], что ему везет. Только что валялся с травмой спины, а потом через год – бац! – и квартиру себе покупает. Как такое может быть?
А когда травма спины была, тогда я почувствовал, что нахрен никому не нужен. Никто мне не помог кроме Константина Николаевича Шеревери, который тоже был недавно в местах не столь отдаленных. Он меня взял за руку, отвел к знакомому врачу. Тогда я почувствовал себя одиноким: мне было 24 года, Америка уже прошла, только закончил сезон в «Бешикташе». У меня была серьезная травма спины, диски вылезли.
Всем моим товарищам по команде [было] пофиг, ну, болит себе спина и что? Никакого участия. И тут я покупаю квартиру через год. Большинство отреагировало нормально, но у двух-трех человек остался какой-то осадок. Прошло еще немного времени – я уезжаю в казанский УНИКС и чувствую, что пошло снова: «Опять ему повезло, поехал в Россию, там же бабки».
Если бы эти товарищи добивались чего-то в жизни, то я бы за них радовался. В силу ущербности, комплексов они не могут радоваться за других. Это такая глубинная проблема. Мне хочется верить, что сейчас уже другое поколение идет. Наверное, советская такая школа, что у спортсменов должна быть двухкомнатная хрущевка и «Жигули». Все. В лучшем случае, «Волга». Времена меняются.
Когда работал в «Цмоках», получал предложения об откатах
- Ты понимаешь, что на нашей постсоветской территории спортивный директор – это гарантированные слухи про откаты? Ты наверняка про себя тоже это слышал.
– Да, это было оружие моих оппонентов, которые рассказывали сказки. Например, у меня машина BMW X5, которой уже 10 лет. На тот момент ей было пять или шесть лет. Мне конкретно говорили, что я не просто так эту машину купил. Подождите, я купил ее еще до начала работы в «Цмоках». Постоянные какие-то слухи.
Сама зарплата спортивного директора очень смешная, даже не хочу ее называть. Ладно, назову. Зарплата спортдиректора – 1100 рублей. Я просто сказал себе, что не собираюсь тут ничего устраивать: играем честно, играем ради клуба, ради страны, чтобы добиться хороших результатов.
А слухи, они, постоянно, да.
- Тебе предлагали откаты за время работы в «Цмоках»?
– Да, были какие-то товарищи непонятные. Тебе пишет какой-то незнакомый объект. Говорит, у меня тут есть классный игрок 2,15 ростом. Я вообще не агент, я в Германии бизнесом занимаюсь. Есть пацан 2,15, он готов за копейки играть. Ему хватит 2 тысяч долларов, а он приедет официально за 3 тысячи. Вот такое. Тут финансовых схем хватает. Кому это интересно – тут большое поле для деятельности. Для меня всегда было важно заниматься совершенно другими вещами.
Инвестирует, в том числе в криптовалюту
- Я не нашел никакой информации про твой бизнес. Его нет?
– У меня нет как такового бизнеса – баров, ресторанов или чего-то такого. Просто стараюсь грамотно распоряжаться деньгами, которые заработал.
- Это инвестиции?
– Да, инвестиции. Разные финансовые инструменты, которые позволяют не потерять то, что ты заработал, и диверсифицировать портфель, чтобы все яйца в одной корзине не лежали.
Есть пара человек, с которыми общаемся по финансовым темам. За всем не уследишь. Кто-то риэлтор не в Беларуси, кто-то занимается финансовыми рынками, криптовалюта там есть. То есть много всего.
- Самый дурацкий бизнес, в который ты вкладывался?
– Инвестиционные компании с умеренными обещаниями процентов, которые, естественно, были пшиком. Тебе говорят: «Даешь 10 тысяч долларов, и будешь получать 20-30 процентов годовых. Мы будем грамотно распоряжаться деньгами». У тебя с ними контракт. [Но потом] кризис 2008 года – и все сгорело, до свидания.
- Сколько ты потерял?
– Моя память хочет это стереть. Тысяч 20-30 потерял, да.
Школьником торговал в Польше. На рынке стоял рядом с директором
- Что за история про польскую торговлю в твоем детстве?
– Лихие 90-е, веселые и интересные. Учительница нашего спецкласса как-то пробила обмен студентами с польским городом, расположенным недалеко от Лодзи. Даже не помню, как он назывался. Мы ездили в польские семьи на две недели, после они приезжали к нам. Это дело продолжалось года два. Тогда было время дефицита: мы что-то привозили им, они что-то привозили нам. Когда мы ездили в Польшу, то по два-три часа в день мы торговали на рынках. Тетрадками, новогодними игрушками, кофемолками и так далее. Тебе 14-15 лет, ты еще прыщавый юнец, но ты понимаешь, что можешь заработать 30-40 долларов, которые твои родители в то время зарабатывали за целый месяц.
Полсумки – кроссовки и экипировка для игр, вторая половина сумки – товар. Ноябрь месяц, ты ищешь картонки возле мусорки, расстилаешь, чтобы все разложить. Поляки ходят, спрашивают, что почем. Самое было обидное, что рядом стоял директор школы. Ладно, что тебе постоять, но рядом стоит мужчина, очень уважаемый, и он тоже продает те же тетрадки! Ты думаешь: блин, такого не должно быть.
Интересные моменты возникали с сумками. В польских электричках очень узкий коридор в вагоне. Когда он забивался сумками, какая-то часть нашей делегации не могла зайти. Меня однажды через форточку запихивали на вокзале в Варшаве прямо в вагон. Уникальные моменты, прекраснейший опыт. Очень было весело.
Почему не пробился в NBA
- Ты говорил, что в NBA у тебя не сложилось из-за советского воспитания.
– Ко мне подходил агент после сезона-1997. Мне было 20 лет, я забиваю в одной из хороших конференций NCAA почти 17 очков, порвал в паре встреч. Много внимания нашей команде было из-за Александра Куля: многие скауты из NBA приезжали, генеральные менеджеры. Я тоже попал в поле их зрения. Они говорят: «Егор, тебе нужно уходить. Ты сейчас как горячий пирожок. Полгода назад никто о тебе не знал, а ты показал такие качественные результаты».
У меня первая мысль, которую озвучил агенту:я хочу закончить образование и доучиться два года. Хочу стать еще лучше.
Я тогда не знал, что за твоей спиной каждый сезон появляются сотни и сотни игроков. Все меняется за полгода. Поэтому, если отмотать назад, то я бы ушел на драфт. Пусть меня, может быть, не возьмут в топ-15-20, но меня бы задрафтовали и я получил бы шанс подписать контракт [в NBA] на два-три года. Уверен, что будучи в команде, свой шанс не упустил бы.
