Беларуска по кайфу играла в настольный теннис: попала в сборную и на ОИ, знает Самсонова (не понимает его молчания), сейчас живет в Германии, дивясь бреду Лукашенко
«В Германии дети даже в 10 лет прекрасно знают, что могут влиять на какие-то процессы».
Беларуска Татьяна Логацкая посвятила настольному теннису 20 лет: начинала еще при СССР, а закончила в 2004-м, причем последним турниром в карьере спортсменки стала Олимпиада в Афинах, где она, правда, провела всего один матч. До этого были чемпионаты мира, победы на различных международных турнирах и выступление в зарубежных клубах, в том числе в Германии – стране, которая предопределила дальнейшую судьбу беларуски.
В Германии Татьяна встретила своего будущего мужа, затем переехала туда, родила троих детей, сейчас живет в городе Буххольц и преподает в местной школе физкультуру, политику, географию и историю. Тем не менее связи с Родиной Логацкая не теряет: активно выступает против режима Лукашенко, участвует в акциях диаспоры и рассказывает правду о событиях в Беларуси.
В большом интервью телеграм-каналу «О, спорт! Ты – мир!» бывшая теннисистка вспомнила свою теннисную карьеру, объяснила, почему никогда не считала себя фанатом спорта, а также рассказала о своей нынешней жизни, отношении к молчащим коллегам из тенниса, помощи украинцам и желании приехать в демократическую Беларусь.
– Сколько времени вы уже вне настольного тенниса?
– С 2004 года, почти 20 лет. И, честно скажу, не скучаю. Да я сразу как закончила, перестала скучать :).
– Почему так?
– Потому что не спортсменка по духу, хотя и отдала настольному теннису 20 лет. Просто пошла в этот вид спорта, преследуя свои цели – хотелось путешествовать. Мне нравились разъезды, встречи с друзьями в других странах. Более 30 лет мои лучшие подруги, например, из Киева и Каунаса. Плюс мне нравилось не ходить в школу из-за спорта.
– Почему именно настольный теннис – многие виды спорта позволят путешествовать?
– В мою школу, в 166-ю, пришла [тренер] Татьяна Григорьевна Петкевич. Помню, пришла она 11 сентября, мне было семь лет. Нам в классе дали бумажку, где было написано, что желающие могут попробовать себя в настольном теннисе, прийти на отбор. И бабушка потом меня отвела. Честно, даже не знаю, по каким критериям меня взяли, почему на меня обратили внимание, ведь я сумела набить мячик всего три раза. Может, мой красный плюшевый спортивный костюм повлиял на Татьяну Григорьевну, или просто девочка со щечками понравилась :). Я сама сейчас работаю в школе и понимаю, как можно визуально выделять детей, как они могут нравиться. Мне кажется, такая же история произошла и со мной. В итоге меня приняли в секцию настольного тенниса – я начала ходить на тренировки. Но, опять же, сразу же моя главная цель была – это за счет спорта иметь возможность путешествовать и смотреть другие страны.
– Вы были совсем неспортивной девочкой?
– Не очень спортивной, скажем так. Более того, в нашей секции я была худшей по физической подготовке, была медленнее всех и не такая выносливая. Плюс была склонна к полноте. Чтобы накачать мышцы, не знаю, что нужно сделать. А еще я любила вкусно покушать, ту же картошку. Помню, мы были на сборах с юношеской сборной СССР в Екатеринбурге, так меня даже хотели отправить домой, потому что на ужин поела картошки.
Но при этом я тренировалась, работала на занятиях. Помню, как [тренер] Александр Николаевич Петкевич на одной из тренировок спросил, кто хотел бы дополнительно остаться и поработать с мальчиками постарше. Честно, я тогда особо не хотела оставаться, но подумала, что если сделаю так, то это может произвести на тренера хорошее впечатление. Не могу сказать, что по жизни я такая уж расчетливая, но прикинула всё, подумала, как это на мне может отразиться, и сказала, что останусь.
– Впечатление произвели?
– Было заметно, что тренеры остались довольны моим желанием работать дополнительно.
– Татьяна Петкевич, возможно, отдельно с вами занималась, раз приняла решение взять в секцию?
– Да, было и такое, и работала довольно много, определенная симпатия, мне кажется, была ко мне. Татьяна Григорьевна во многом помогала, и это в итоге, к слову, привело к тому, что спортсмены 1977 года рождения, с которыми я тренировалась, ушли из настольного тенниса, а я играла очень долго.
Хотя в 12 лет я тоже едва не закончила. Влюбилась в одного мальчика в школе и очень хотела ходить в продленку, чтобы с ним видеться. А это значило пропускать тренировки, которые были два раза в день. Как помню, Борей звали – привет ему :). Я очень хотела ходить в продленку, быть с ним рядом, но он на меня внимания не обращал. Тренировки начала пропускать, и вот однажды Петкевичи пришли к нам домой, начали разговаривать со мной, родителями. Сказали: «Походи еще месяцок, а там уже посмотрим. Решишь, что делать». Я тогда была в классе пятом-шестом. В общем, вернулась к тренировкам, не стала ходить в продленку, и за это очень благодарна Петкевичам. Никто меня не уговаривал, просто предложили подождать немного, не принимать поспешные решения. Прекрасно помню, что когда вернулась на тренировки, практически сразу поняла, что не хочу все-таки уходить из спорта. Вообще очень благодарна Петкевичам, о них только самые теплые воспоминания, ничего плохого никогда о них не скажу.
– В настольный теннис вы попали в семь лет. Но до путешествий было еще далеко?
– В свой первый год я тренировалась по три раза в неделю. И в течение этого срока, точно помню, пропустила только шесть занятий – практически все по уважительным причинам. Лишь один раз мне не хотелось идти на тренировку, так сказала маме, что болит живот. Остальные занятия пропустила именно из-за реальной болезни. Со второго класса тренировки участились – шесть раз в неделю, с понедельника по субботу. И уже в восемь лет я поехала на свои первые соревнования – в Калининград. Вскоре попала на турнир в Москву. Прекрасно помню, что была в нашей команде самая младшая, играла совсем слабо.
В Москве мы жили 25 человек на раскладушках в школе. Один из тренеров как-то зашел к нам вечером в комнату и говорит такой: «Логацкая, спать давай. Хрюшу и Степашку посмотрела – теперь спать». Я была, как уже говорила, самая младшая. В феврале поехала в Днепропетровск, а весной – в Гомель. То есть уже в восемь лет активно путешествовала, принимала участие в соревнованиях – и мне это очень нравилось. Вела, кстати, дневники, где записывала, где побывала.
– Что конкретно писали в этих дневниках?
– Записывала разные выражения о настольном теннисе, которые мне нравились. Например, «Настольный теннис – это борьба двух умов, двух воль, осуществляемая посредствам сложной техники в кратчайший промежуток времени». Плюс анализировала свои игры, тренировки, как подавать, как принимать – и все это писала.
Впечатления о городах, в которых побывала? Честно говоря, мы тогда мало куда ходили и что видели. То есть не занимались туризмом. Единственное, помню, что на меня очень сильное впечатление в том возрасте произвел Львов. Чем точно, не скажу, но очень понравился город. Из Таджикистана привозила вшей, что не нравилось маме. А еще помню, как с Димой Коцубо (к сожалению, этот теннисист умер четыре года назад) в Нальчике купалась в луже. Да, в буквальном смысле в луже. Был тогда сильный летний дождь, по улице шел поток воды, и в одном месте лужа была на по пояс. Так мы в ней и купались.
В общем, впечатлений от поездок было очень много, а это для меня было самым главным – путешествия благодаря спорту. При этом я понимала, что если буду плохо играть, тренироваться, то меня могут выкинуть из сборной моего возраста, и возможность путешествовать исчезнет. Так что работала усердно.
– На турнирах вы побеждали?
– В своем возрасте в Беларуси побеждала, за что и получила вызов в юношескую сборную. Более того, в свое время была абсолютной чемпионкой СССР по девочкам. Или был как-то турнир во Львове, и я, спортсменка 1977 года рождения, стала второй среди соперниц 1974 года. Есть у меня «серебро» в команде на чемпионате Европы среди девушек, в личном зачете на ЧЕ в Париже и Гааге становилась второй и третьей. Так что результаты у меня были. Но не это главный стимул для меня был, а именно путешествия.
– Вы задумывались в начале карьеры о том, что настольный теннис может стать профессией?
– Абсолютно нет, в том возрасте я вообще не знала, кем хочу быть, когда вырасту.
– То есть если бы вы могли путешествовать не благодаря настольному теннису, то могли бы и не остаться в этом виде спорта?
– Абсолютно точно. Я не фанат спорта, никогда не понимала и не понимаю сейчас, как можно отдавать всю свою жизнь конкретному виду спорта. Самое интересное, что когда я попала на Олимпиаду в Афины, подумала: «Блин, а зачем я туда так стремилась?»
– Вы не понимаете людей, которые отдают свое здоровье и время…
– Да, те, кто все это отдает ради каких-то физических достижений. Не представляю, как можно отдать все только ради того, чтобы оказаться на верхней ступеньке пьедестала. Для кого-то победа на определенном турнире – цель всей жизни, но я такого, честно скажу, не понимаю. Поэтому и не могу назвать себя фанатом спорта.
Кстати, недавно наткнулась на результаты тайного опроса знаменитых спортсменов, им задавали один вопрос: «Если перед вами будет стоять выбор – взять золотую медаль на Играх и умереть через 10 лет, или не победить, но жить долго – что вы выберете?» Большинство атлетов выбрали взять медаль и прожить после этого только 10 лет. У меня это вызвало шок. Нет ничего дороже жизни, здоровья, поэтому меня такой фанатизм в спорте смущает.
– Если грубо говорить, настольный теннис для вас был хобби, которое позволяло путешествовать?
– Да, именно так. Я сейчас в школе работаю учителем физкультуры и понимаю, что мне это не очень нравится. Больше привлекает политика, история, мне намного интереснее об этом рассказывать. А вот спорт никогда не был для меня чем-то, чему я готова посвящать всю свою жизнь. Когда слушаю подруг, которые даже после окончания карьеры хотят остаться в своем виде спорта, не понимаю, каково это. Жизнь одна – я бы хотела пробовать многое.
– Насколько знаю, еще ваша сестра Ольга играла в настольный теннис.
– Да, она младше меня на семь лет. И, можно сказать, пошла по моим стопам, хотя знаю, что ей больше хотелось танцевать. Оля поиграла тоже достаточно долго, добивалась определенны успехов, но также уже закончила карьеру.
– Сейчас у вас трое детей, но ни один из них не занимается настольным теннисом.
– Да, они занимаются футболом, гандболом, скалолазанием. Это их решение, и я не считаю, что родители должны влиять на выбор детей в спорте. Бывает так, что родителями двигают амбиции, поэтому они отдают своего ребенка в ту или иную секцию. У меня таких амбиций нет. Если бы я была фанатом настольного тенниса, то, может, сделала бы все, чтобы продлить нашу спортивную династию, но так как я не фанат, то и главное для меня – чтобы дети были счастливы и занимались именно тем, что им приносит удовольствие.
– Был момент, когда вы уже в осознанном возрасте хотели закончить карьеру?
– По сути, сразу после Олимпиады-2004 я поговорила с тренерами о том, что хочу уйти, создать семью. Да даже в последние годы перед этим подумывала о завершении карьеры, но вообще не понимала, что буду делать дальше, куда пойду. Хотя за плечами у меня имелся диплом БГУФК по специальности «Учитель физкультуры. Тренер по настольному теннису».
– Расскажите о том, как съездили в Афины.
– Там история не самая яркая, рассказать особо и не о чем. В марте 2004-го получила первую в жизни травму. На одной из игр в Бундеслиге вдруг, ни с того ни с чего, заболело правое плечо. Как врачи ни осматривали, ни лечили, но так никто и не мог понять, в чем проблема. А лечили меня, между прочим, немецкие специалисты, которые занимались здоровьем боксеров братьев Кличко. В итоге с марта я практически не тренировалась, а если играла, то делала это на уколах. Просто не могла двигать плечом, ничего не помогало справиться с недугом.
И вот в таком состоянии поехала на Олимпиаду – путевку мы взяли вместе с Вероникой Павлович, выиграв европейскую квалификацию. А еще перед Играми мне нужно было вырывать зуб. То есть вы представляете, в каком состоянии полетела в Афины: не было физической формы, вся на стрессе. А еще помню, что на нашу сборную сильно давили сверху, требовали результаты. При этом люди не понимали, что в настольном теннисе шансов взять медали у нас практически нет. Против китайцев идти очень тяжело, так что для европейца даже попадание на Олимпиаду – это уже хорошо. Чтобы вы понимали, в парном разряде среди девушек путевку от Европы могли взять только три пары. И среди них в 2004 году оказались мы с Вероникой. А тут еще на нас давили сверху, требовали результат. Тренеры и спортсмены нервничали. Помню, были даже такие слова: «Без медалей можете даже не возвращаться».
– А кто так говорил?
– Александр Лукашенко на каком-то собрании. Но все это очень большой разрыв с действительностью, с реальностью. Мы стараемся, тренеры работают, но нужно же понимать, что силы не равны, пусть даже у нас были хорошие спортсмены.
В общем, Олимпиада прошла в не самой лучшей атмосфере, особо ничем не запомнилась. Я даже поменяла билеты и улетела на неделю раньше. А так – нервозность, давление, последствия травмы… Мы в паре с Вероникой Павлович проиграли первый же матч, пусть он и получился упорным, уступили девушкам из Тайваня 3:4.
– Понятно, что Лукашенко требовал медали даже от представителей настольного тенниса. А тренеры были с ним согласны или понимали реальность?
– Наши тренеры о медалях не рассуждали, потому что прекрасно понимали, на что мы можем рассчитывать на Олимпиаде. Единственное, они просили выступить как можно лучше, подняться как можно выше, потому что от результата на Играх зависели и итоги переаттестации тренерского состава, спортсменов. У девушек были надежды на Вику Павлович, потому что она была в топе, показывала хорошие результаты. Но и Вика тогда вылетела во втором круге.
– Ну а у вас лично какое настроение было в Афинах?
– Ехала с надеждой побороться, показать что-то достойное, потому что понимала, что после полугодичного простоя дать бой вряд ли смогу. Да и никак не могла разобраться, что же происходит с плечом. Старалась изо всех сил, боролась, но, можно сказать, Олимпиада у меня совсем не получилась. В Афинах толком ничего не посмотрела, особого настроения для этого не было, так что Олимпиада оставила не самые приятные впечатления.
– Сейчас, понятно, спорт – это неотъемлемая часть политики. А в ваше время было ощущение, что спорт – это политика?
– Понимала, что через атлетов идет какая-то пропаганда страны, спортивных достижений. Это же все еще со времен СССР тянулось, скажем так, своеобразная война между государствами на спортивных площадках. Но я, честно скажу, воспринимала настольный теннис как часть своей жизни, исключительно как спорт. И никогда на задумывалась о том, что это может быть частью политики, не думала, что стоит за организацией разных турниров. В общем, была абсолютно аполитична, настольный теннис у меня был исключительно спортом.
– Как считаете, современный спортсмен, в частности беларусский, должен концентрироваться только на спорте или иметь точку зрения относительно других событий, выражать ее?
– Не имею права кому-то что-то советовать в этом плане, потому что я вела себя так, как рассказала, то есть была занята исключительно спортом, ни о чем другом не задумывалась. Конечно, сейчас я считаю, что с детства нужно воспитывать в себе демократические ценности, смотреть на мир шире, но что-то советовать я все же не могу. И критиковать спортсменов, которые молчат по тому или иному поводу, концентрируясь на спорте, не буду. Не имею права просто потому, что, во-первых, сама вела себя так, во-вторых, нахожусь не в Беларуси, мне ничего не угрожает. Так что мои советы будут неуместны.
– Вернемся в Афины. Может, все-таки что-то положительное осталось от того турнира?
– Олимпиада прошла мимо меня. Даже на матчи других спортсменов не ходила. За четыре года до этого мои подруги, ездившие в Сидней, остались в восхищении, показывали фотографии, все так интересно рассказывали. А я в Афинах духа Олимпиады не прочувствовала, да и пробыла там всего несколько дней. Хотя сейчас, когда говорю ученикам, что участвовала в Играх, это сразу плюс 10 пунктов к уважению :).
– От настольного тенниса Беларуси требовали медали на Олимпиаде. А были ли созданы условия для таких требований?
– На условия вообще не могу пожаловаться, в мое время они были очень хорошие. Организовывались сборы в Европе, мы ездили на многие турниры за границу. У нас был прекрасный инвентарь, хорошие столы, достойные спарринг-партнеры, международные сборы оплачивались, в команде был тренер по ОФП, психолог. Никогда за поездки на турниры мы не платили. И это во многом в том числе благодаря тренерам, которые добились, чтобы у нас были очень хорошие условия для развития.
– Чиновникам тогда был интересен настольный теннис?
– Знаю, что какие-то чиновники ездили с нами на турниры, в Минске они приходили. Да и вообще в мое время настольный теннис был достаточно популярным видом спорта, на турнирах в Минске люди собирались на трибунах. В первую очередь, конечно, благодаря именам в нашей команде – Владимиру Самсонову, сестрам Павлович, Евгению Щетинину, Татьяне Костроминой. И деньги на наш вид спорта выделяли. Повторюсь, мы никогда ни за что не платили – все нам предоставлялось. Условия реально были хорошие. Что поменялось сейчас, не могу сказать…
– Какие у вас были зарплаты?
– Честно говоря, цифр не помню. Да, я была на ставке в сборной, зарабатывала какие-то деньги. Плюс играла в одном из клубов Бундеслиги, где также платили. Скажем так, на жизнь хватало, на свои расходы. Единственное, если бы я жила только за зарплату в сборной, то наверняка бы не хватало на достойную жизнь.
– Сколько лет вы играли в Бундеслиге?
– Нужно понимать, что сначала я играла в Словении, Хорватии, а уже ближе к концу карьеры выступала в Германии на протяжении четырех лет.
– Играя в зарубежных клубах, получали больше, чем на ставке в сборной?
– Да. Боюсь сказать, какие были деньги, потому что реально не помню беларусские суммы. Но они были на самом деле небольшие.
Я бы задала другой вопрос: а нормально ли, что в Беларуси спортсмен получает намного больше, чем врач? Врач спасает людей, но имеет меньше денег, чем простой атлет. Считаю, что это неправильно, система повернута неправильно. Люди, спасающие жизни, должны получать иногда больше, чем спортсмены. Да много людей в нашей стране не получают достойных для своего труда денег. Почему так? Мне самой интересно, почему эта пирамида выстроена неправильно еще со времен СССР. Может, у вас есть ответ на этот вопрос?
– Возможно, потому что спортсмены являются частью пропаганды и, как вы говорили, участниками войны на спортивных площадках.
– Это да. А врачи, вероятно, не являются, их труд недостаточно оценен, пусть они и спасают людей. Каждая работа должна оплачиваться адекватно, но я уверена, что спортсмены никогда не должны получать больше, чем врачи. Может, топовые атлеты и могут получать большие деньги, но, в целом, в Беларуси отношение к людям и профессиям построено неправильно, не совсем адекватно.
***
– Выше вы вспомнили о Владимире Самсонове. Каким он был, когда вы выступали за сборную?
– Естественно, он считался очень талантливым спортсменом, такая величина в настольном теннисе Беларуси. На него смотрели многие, на него равнялись. Благодаря таланту и трудолюбию он достиг очень много. При этом, как я могу судить, физической скоростью Владимир не отличался, может, даже не был в мировой десятке теннисистов по этому показателю. Зато обладал чувством мяча, мог предугадать, куда он полетит, как сыграет соперник в том или ином случае. Ну и, конечно, у Самсонова была огромная любовь к теннису, без этого он бы не достиг всего, чего достиг.
– Вы с ним тесно общались?
– Нет, не могу сказать, что мы были такими друзьями-товарищами, просто были в сборной, выступали на различных соревнованиях.
– Как отнеслись к молчанию Самсонова после 2020 года?
– Конечно, отношусь к этому, скажем так, без позитива, к тому же он живет за границей и не подвергает себя личной опасности. Честно скажу, всегда была о нем другого мнения, думала, что он все же с позицией, которую способен выразить. После 2020 года, а тем более после начала войны в Украине не осталось полутонов, при этом Самсонов никак не высказался, никак не обозначил свою позицию. Я пыталась связаться с ним, хотела попросить его о поддержке в проекте помощи Украине, но никакой реакции не получила. Возможно, у него есть свои причины, чтобы молчать, о которых мы не знаем. Может, у него родственники в Беларуси, поэтому не хочет подвергать их опасности. Мы можем только предполагать.
– Часто после 2020 года доводилось слышать от известных спортсменов такие слова: «А что изменится, если я выскажусь?»
– Иногда мы сами не знаем, что способно стать последней каплей. Плюс я верю в выражение «делайте все возможное там, где вы находитесь». Например, по себе помню, что в августе 2020 года испытывал серьезный личностный кризис. Очень сильно переживала, что до этого ничего не делала, ни о чем не задумывалась. Жила своей жизнью, нигде не участвовала. Поэтому в августе 2020-го чувствовала, что произошедшее в том числе на моей совести, я ответственна за это. К чему я это? Не понимаю тех, кто молчит, но и осуждать не буду, потому что сама была такой. При этом хочу заметить, что здесь все-таки важно проводить различие между спортсменами, которые находятся в стране, и теми, кто за ее пределами. «Осуждать» и вообще иметь собственное мнение, на мой взгляд, могут только те спортсмены, которые ходили на демонстрации и публично протестовали в стране. У меня нет такого права.
– Два года назад вы винили себя в том, что не сделали достаточно для того, чтобы всей этой жести не случилось?
– Я вообще не задумывалась, была аполитичной. Когда Лукашенко в 1994 году пришел к власти, только спросила себя: «Боже мой, кто его вообще выбрал?» Такое помню. Плюс у подруг, чьи родители были за Лукашенко, спрашивала, как его можно поддерживать. Приняла, пусть и с не очень большим желанием, смену флагов в Беларуси, символики. Но это все было так, на уровне разговоров, на периферии, потому что я жила тогда своей жизнью, была занята спортом, поездками. В общем, ничего серьезно не воспринимала. А вот в августе 2020-го мне стало плохо из-за понимания того, что я ничего не сделала для предотвращения этой ситуации, что жила и не задумывалась ни о чем… Поэтому сейчас по мере сил пытаюсь это искупить. При этом не требую и не буду требовать такого же поведения от других. Да и, давайте будем честны, вдруг те, кто молчат, тайно переводят деньги на помощь пострадавшим от режима. Или помогают украинцам. Может, так же делает Самсонов, а мы его виним за то, что он молчит, никак не выражает свою позицию. Мы до конца знать ничего не можем.
– Тем не менее, если бы Самсонов высказался, это произвело бы в спорте определенный эффект?
– В мире много людей, которые его действительно уважают или уважали, прислушиваются к нему. Возможно, если бы Владимир высказался, то молодые ребята поменяли бы свое мнение. Возможно, пожилые болельщики, которые с удовольствием ходили на его матчи, также бы послушали Самсонова. Невозможно отрицать ценность высказываний таких спортсменов, как Владимир. Но и требовать от него говорить, если он этого не хочет, мы не можем.
– Вы в свое время выступали и под БЧБ-флагом, и под красно-зеленым. Для вас была разница под каким флагом играть?
– Помню точно, что мне не понравилось, что произошли перемены, но и резко отрицательного отношения к красно-зеленому флагу у меня не было. Единственное, я тогда подумала, что это возвращение к советским временам, потому что в СССР в Беларуси был похожий флаг. Конечно, сейчас кз-флаг у меня вызывает резко негативное отношение, но раньше такого точно нет было.
– Почему, по-вашему, нынешний режим так относится к историческим цветам Беларуси, фактически не хочет признавать, что даже Лукашенко принимал присягу под БЧБ-флагом?
– Вот реально, не могу это объяснить, потому что я не психиатр. Может, даже психиатр был бы здесь бессилен. У нынешнего режима, мне кажется, какая-то не совсем адекватная ностальгия по СССР. Плюс мне непонятно, как некоторые беларусы могут переписывать свою же историю, как они могут относиться так к своим соотечественникам, не уважать их мнения, позицию. Когда в 2020 году начались все столкновения, я была уверена, что кто-то со стороны ввел войска, что приехали силовики из других стран. Не могла поверить, что беларусы могут так относиться к своим же соотечественникам. Я не могу объяснить, что в головах людей, которые уничтожают свою нацию, свою культуру. Не представляю, каким нужно быть человеком, чтобы избивать того, с кем ты долго жил рядом. Для меня это слом шаблона.
– Почему в 1994 году на избрание Лукашенко вы отреагировали мыслями «Боже мой, кто его вообще выбирал?»
– Мне тогда было 17 лет, я не могла голосовать, но когда Лукашенко пришел к власти, я сразу отметила для себя его несвязную речь, какие-то странные мысли, поведение. Не понимала, как Лукашенко можно воспринимать серьезно, как люди за него голосовали. Честно, я смотрела на него и думала: «Как он может быть руководителем страны?» Ну, вот такое мнение у меня было, я иногда выражала его в общении с подругами. Но так как мы жили спортом, то все переводили в шутку, смеялись, что к власти пришел кто-то вроде колхозника – не повезло Беларуси, и пошли тренироваться дальше. Все воспринималось не так остро, как сейчас.
– Насколько знаю, окончательно из Беларуси вы уехали в 2004-м. А заметили разницу в стране до прихода Лукашенко и после?
– Первое, что вспоминается, это прекрасная природа, которая была раньше вокруг теннисного центра. Не было этого Дворца Независимости напротив РЦОП, был яблоневый сад, все красиво, уютно. Не было в Минске такого влияния азиатского стиля в архитектуре. Больно на все это смотреть, воспринимать эти изменения.
– А что касается уровня жизни?
– А 90-е и так, и так были тяжелые. Что касается жизни сейчас, то мне тяжело сказать, потому что была в Беларуси последний раз три года назад, да и то на один день приезжала. А до этого постоянно жила в Германии.
– С какими чувствами ехали в Беларусь?
– С ностальгией, но когда приехала, боялась смотреть по сторонам. Почему? Потому что мне очень не нравится архитектура Минска, где построены дома, совершенно не вписывающиеся в концепцию города. Минск теряет идентичность, свою такую уникальность, у столицы уже нет своего лица.
– Раньше он был более беларусским и своеобразным?
– Скажем так, меня очень шокировало то, что сейчас там много зданий в азиатском стиле (хотя я и не имею ничего против него). Просто это не вписывается в нашу культуру и традиционные методы строительства. Что конкретно шокировало, не скажу, но мне очень не понравилось, что беларусского в Минске все меньше и меньше. Опять же, это вопрос к людям, которые уничтожают беларусскую культуру и нацию…
Кстати, когда уезжала из Минска, думала, что нужно все-таки чаще сюда приезжать, видеться с друзьями и близкими. Но сейчас уже об этом вряд ли можно говорить.
– Не жалеете, что своей активностью фактически закрыли себе путь на Родину?
– Нет, нисколько. Это минимум, что я могу сделать для перемен в Беларуси. Как уже говорила, в августе 2020-го у меня был личностный кризис, корила себя за то, что раньше ничего не делала для того, чтобы не довести ситуацию до нынешней. Поэтому сейчас пытаюсь делать все, что в моих силах.
– В 2020 году вы ходили на выборы?
– Не могу это сделать, потому что у меня уже несколько лет немецкое гражданство. Так что ни разу не голосовала, в этом плане никак не влияла на политическую ситуацию на Родине, о чем также желаю. Что касается получения немецкого гражданство, то я в свое время писала запрос лично на имя Лукашенко, чтобы меня лишили беларусского гражданства. Такие вопросы решает именно он. Ответа ждала около года. А немецкое гражданство взяла из стратегических соображений. Что имею в виду? У меня трое детей, я работаю в школе, и мне нужно было получить статус государственного служащего, что дает различные преференции и права, в том числе касающиеся пенсии. В общем, мое решение было стратегическое.
Считала, что мне это необходимо, в том числе ради будущего детей. Поймите, это не желание откреститься от своего беларусского прошлого, перечеркнуть его, просто так диктовала жизнь в Германии. Да и никогда не считала, что какая-то бумажка, паспорт – это показатель принадлежности к народу.
– Как вы относитесь к тому, что нынешние власти в Беларуси хотят лишать гражданства тех, кто обвиняется по так называемым экстремистским статьям?
– Так это же противозаконно, это грубое нарушение всех правил и законов. Поэтому, естественно, к этому отношусь резко отрицательно. В Конституции четко прописано, что невозможно забрать у человека гражданство, приобретенное по рождению. Но я все же подозреваю, что режим не остановится, что это не запугивание. Почему нет? Тогда можно забирать имущество у людей, лишенных гражданства. Что может сдержать систему? Уже, вероятно, ничего.
Думаю, что многие в системе живут по своим законам, по своим понятиям. Кто-то хитрый, и ради своих плюшек использует ситуацию. А так мне, честно говоря, странно видеть молодых людей, молодежь, которая находится в системе и говорит совершенно абсурдные вещи. Например, оправдывают жестокость режима, силовиков, находят объяснения, почему людям дают какие-то страшные сроки. Еще могу понять, когда это говорит Кочанова или Ермошина, может, у них уже стокгольмским синдром к Лукашенко. Но когда совершенно молодые люди говорят странные вещи, или когда молодые судьи дают сроки ни в чем невиновным беларусам… Для меня это вообще дико, не понимаю, что такими людьми движет.
Думаю, тут мы можем говорить о выученной беспомощности. Совершенно абсурдные вещи говорят и делают те люди, которые привыкли, что от них ничего не зависит. Некоторые получили что-то в экономическом плане и держатся всеми силами, не понимая, что может быть лучше, может быть где-то по-другому, и это может сделать сам человек. А еще часть людей выросла с убеждением, которое им навязал режим, что высовываться не нужно, что инициатива наказуема. Это такие старые советские примочки, от которых, возможно, нужно избавляться.
– Вас не удивило в 2020 году, что такое количество беларусов все-таки способны думать не так, как им указывает система?
– И удивило, и очень сильно обрадовало. Сразу вспомнился анекдот про терпеливого беларуса. Вешают немца, русского и беларуса. Немец сразу умер. Русский долго дергался, но тоже умер. А беларуса как повесили, так он и висит живехонек. Его в недоумении снимают и интересуются самочувствием. На что он отвечает: «Да, сначала немножко трудно дышалось, а потом как-то привык…» А тут оказалось, что беларусы хотят и могут думать не по навязанным им режимом правилам. Это реально порадовало.
– Как смотрели на это все немцы?
– Конечно, они следили и вообще не понимали, что творится в Беларуси, как так можно относиться к своим же соотечественникам. Для многих это было мучительно.
В августе поехала в Берлин, перед самыми выборами, где была встреча беларусов Германии. Участвовать в выборах я не могла, но хотела встретиться с беларусами, поучаствовать в акции. Тогда было очень много людей, часть пошла голосовать. 9 августа тут вывесили настоящие итоги голосования: около 90 процентов людей были за Светлану Тихановскую. Это была такая радость, восхищение, единение. Потом каждый день проводились демонстрации, на протяжении трех недель. А когда я читала о том, что происходит в Минске, честно, у меня в один момент случился даже нервный срыв, я звонила знакомым, спрашивала, какая от меня нужна помощь. Плюс понимала, что, находясь в Германии, не должна об этом молчать, моя цель – придать все гласности. Писала даже многим известным людям в Германии, блогерам, политикам, журналистам, просила их рассказывать о том, что творится в Беларуси. И многие откликнулись, помогли.
– Когда вы увидели реальные результаты голосования в Берлине, появилась надежда на перемены?
– Да, эта надежда была очень большая, и потом было очень больно падать после взлета. Почему перемен не случилось? Этим вопросом задаются все до сих пор. Кто-то говорит, что мирные протесты изначально ничего не могли принести, что нужно было брать Окрестина, телевидение, еще что-то. Я не эксперт, не могу ответить на вопрос, как нужно было действовать тогда.
– Почему Лукашенко, из год в год повторявший о том, что «наелся власти», так и не ушел?
– Как говорят, власть развращает. Это, вероятно, такой наркотик, который сильнее любого другого. Плюс, насколько вижу, Лукашенко искренне считает, что без него страна развалится, он единственный человек, который способен удержать страну на плаву. Тут, мне кажется, все-таки нужно мнение дипломированного психиатра :).
Но я все равно верю в перемены. Надеюсь, что они будут. Не знаю, когда, каким образом, сколько людей еще кинут в топку, и, откровенно сказать, мы этих перемены можем и не увидеть. Однако вера в них все равно есть.
– После стольких лет жизни в Германии почувствовали разницу между беларусами и немцами?
– Хороший человек везде хороший человек. Я бы вообще не делила людей на нации, какие-то народы. Мы - европейцы, мы все люди. Слава Богу, мне удалось выстроить свою жизнь так, что мне одинаково комфортно как среди беларусов, так и среди немцев. У меня тут много друзей, мы в том числе помогаем украинцам, пострадавшим от войны. Пару недель назад проехали с немецким другом несколько тысяч километров, 21 час непрерывно ехали в машине, и мне было очень комфортно. Беларусское сообщество тут очень классное, мне приятно общаться. В общем, я не делаю акцент на нации, на народе. Поэтому и не вижу особой разницы.
– Знаю, что вы активно с начала войны помогаете украинцам, бежавшим с Родины.
– Да, и вот пару недель назад с коллегой мы отвозили генераторы в Варшаву, чтобы их передали в детский сад в Бердичеве в Житомирской области. А потом, кстати, повезли в Вильнюс подарки для беларусских детей.
Мы с коллегами начали помогать украинцам практически сразу же после начала войны. Через пять дней были уже на польско-украинской границе. Брали гуманитарную помощь, оставляли ее в лагере, а с границы забирали людей и развозили их туда, куда им нужно было. У нас был список семей, которые готовы были взять к себе украинцев. У меня, кстати, какое-то время жили два ребенка – Артем и Лиза. Как оказалось, это мои дальние родственники, которых я вообще не знала. Они сами из-под Киева, но вынуждены были уехать. И вот так получилось в итоге, что 17-летний Артем остался в Германии, сдает на права, выучил язык, его взяла одна семья. А 8-летняя Лиза вернулась в Украину, потому что ей тяжело все-таки далеко от дома.
***
– Расскажите немного о том, как и почему вы перебрались в Германию.
– Играла в Бундеслиге, а мой будущий муж был любителем настольного тенниса, играл в низшей лиге. И мы познакомились благодаря спорту. Влюбилась, начали жить вместе в квартире, которую выдал клуб. Но так сразу я не решила, что буду переезжать. Более того, был вариант, что мы переедем в Минск. Будущий муж подавал документы в посольство, но пришел отказ, то есть он не мог жить легально в Беларуси. Потом я забеременела и, по сути, не оставалось выбора – я переехала в Германию. И все так сложилось.
– Сколько вам понадобилось времени, чтобы максимально комфортно почувствовать себя в новой стране?
– Долго, хотя язык я знаю уже в совершенстве. Плюс уже девять лет работаю в одной школе с детьми от 10 до 16 лет. Коллеги у меня молодые, интересные, так что мне тут реально легко и комфортно.
– Вы преподаете физкультуру, политику, географию и историю. Почему такой набор?
– Расчет и никакого мошенничества :). Мой диплом БГУФК тут признали, поэтому сразу определили учителем физкультуры. Плюс нужно обязательно выбрать второй предмет – что-то одно тут невозможно преподавать. Долго думала, как поступить. Английский и немецкий? Тест не сдам, потому что недостаточно хорошо знала язык. История? Там латинский нужно сдавать. В общем, методом исключения осталась одна география. У меня к ней было нормальное отношение во времена учебы в интернате, поэтому выбрала такой предмет. А как потом возникла еще история и политика? А тут такой принцип, что если ты выбираешь географию, то в нагрузку тебе дается еще политика и история. У меня, по сути, не осталось выбора – пришлось постигать много нового, чтобы быть по меньшей мере на шаг впереди своих учеников. Учусь сама и учу детей.
– Как охарактеризуете немецких учеников, с которыми вы работаете?
– Главное, что хочу сказать, это то, что в Германии дети даже в 10-летнем возрасте прекрасно знают, что они могут влиять на какие-то процессы. И этого, возможно, очень не хватает в Беларуси, где людей учат беспомощности с раннего детства. У нас в школе, если ученикам что-то не нравится, они пишут совместное заявление, петицию, подписывают ее, относят директору. То есть таким образом как-то влияют на процессы, выражают свои желания и мнения. Дети знают, что они могут влиять, к ним прислушиваются. Плюс ученики общаются с учителями на равных, они знают свои права и обязанности. Дети интересуются общественной жизнью на Родине, в Европе. Большинство старается развиваться во всех направлениях, и это очень хорошо.
– Совсем недавно вместе с некоторыми учениками вы встречались со Светланой Тихановской в Вильнюсе.
– Да, 19 декабря имели честь лично побеседовать с лидером беларусской оппозиции Светланой Тихановской. Для этого я с несколькими учениками вылетела в Вильнюс. У нас была цель пригласить Тихановскую посетить нашу школу. Последние мероприятия, прошедшие, например, в День прав человека, показали, какой впечатляющий эффект оказывают на студентов доклады людей с личным опытом. Поэтому мы хотели пригласить Светлану Тихановскую, чтобы она рассказала о своем опыте борьбы за демократию в Беларуси.
Путешествие прошло, скажем так, не совсем гладко. После нескольких задержанных рейсов, незапланированной ночи во Франкфурте и трех потерянных чемоданов мы прибыли в Вильнюс с опозданием на день, но как раз вовремя. Все это время не покидало сюрреалистическое чувство встречи с известным политиком в изгнании и приглашения ее в нашу «маленькую» школу.
Встреча была впечатляющей, насыщенной и замечательной. Помню, что со смешанными чувствами предвкушения, подавленности и переутомления вошли в огромное здание, где проходила встреча. После недолгого ожидания нас встретила ее помощница. Затем мы прошли через контроль безопасности в конференц-зал. А когда пришла Тихановская, наступила тишина. Аура, которую она излучала, поглощала пространство. Эта сила и мощь, которая была в ней, поначалу пугала и впечатляла.
В начале беседы Тихановская казалась сдержанной, но после того, как мы рассказали о политической деятельности школы, завязалась непринужденная беседа. Было приятно видеть, как много для нее значит наша работа. Прежде всего, ее порадовало, что, несмотря на кажущееся забвение, в которое погрузилось беларусское демократическое движение, за него по-прежнему борются люди. Мы были впечатлены сильной харизмой этой женщины, которая в политике всего два года, а также ее честной и скромной манерой поведения.
Встреча прошла именно так, как мы надеялись. Как и ожидалось, Тихановская не смогла пообещать нам посещение школы прямо сейчас, но предложила встретиться с большей группой студентов из Буххольц во время ее следующего визита в Германию, если это будет возможно. Однако лучшим доказательством успеха нашей беседы являются 35 минут, которые она посвятила нам, хотя изначально наша беседа была рассчитана на 20 минут.
***
– Вы в Германии счастливы?
– Да. Я делаю все для того, чтобы быть счастливой, хотя далось это нелегко. Закончила тут институт, чтобы работать в школе, и это несмотря на наличие троих детей. Работаю на полную ставку, веду активный образ жизни. Надеюсь, что смогу приехать в Беларусь. У меня очень тяжелая, но при этом великолепная работа, занимающая много времени.
– Если не секрет, сколько получает учитель в Германии?
– Где-то 4-5 тысяч евро. Для Германии это нормальные деньги, выше среднего по женщинам. Я не жалуюсь :).
– Как вы относитесь к словам беларусских пропагандистов и Лукашенко о том, что Запад замерзает, что там нечего есть?
– Как к бреду. Мне жалко, что есть люди, которые этому верят. Помню, была в Грузии, и встретила там в очереди мужчину из России. Он спросила, откуда я, а когда узнал, что из Германии, сказал: «О, слышал, что у вас там все очень плохо». Причем мужчина моего возраста, выглядит довольно современно. Спрашиваю, где он такое услышал. Говорит, по телевизору. Ну, все понятно тогда. И для меня шок, что современные люди верят тому, что говорят по ТВ. Я думала, что пропаганда направлена на пожилых людей с не очень развитым критическим мышлением, но, оказывается, есть еще и другая публика, которая верит всему этому бреду.
У меня сейчас нормальная зарплата, благодаря которой я могу обеспечить достойную жизнь себе и детям. Я независима. И желаю этого беларусским женщинам – чтобы они не оставались с мужьями только потому, что не могут себя обеспечить. Да вообще все беларусы могу быть самостоятельными, независимыми, не зависеть от желаний и прихотей одного человека.
Фото: из личного архива Татьяны Логацкой, def.kondopoga.ru
