Год назад игрок «Лиды» ходил на митинги и отвергал насилие – теперь живет без футбола в Польше и понял, что экс-коллеги готовы бороться лишь за деньги
Небезразличный Андрей Архипов.
Бывший защитник «Лиды» Андрей Архипов – один из немногих футболистов, кто открыто реагировал на кризис в стране после президентских выборов прошлого года. Находясь в стране, он активно посещал акции протеста и снялся в ролике против насилия. Осенью 2020-го футболист был вынужден уехать в Польшу, где нашел команду в местном миноре, а еще подписал письмо за честные выборы.
Как прошел год за границей для честного игрока, который пока опасается возвращаться домой? В беседе с Telegram-каналом «О, спорт! Ты – мир!» Андрей рассказал про жизнь и футбол в Польше, а также про молчание бывших коллег, которые так и не проявили солидарность с народом. С разрешения канала мы публикуем этот разговор.
– Как долго ты находишься в Польше и в каком городе живешь?
– Уезжал из Беларуси в октябре. Мы с женой переехали в Краков, так как до этого я там уже жил. Потом начал искать команду, в итоге нашел клуб в Бяла-Подляске - называется «Подлясье», выступает в третьей лиге Польши (Д4). На четыре месяца перебрались туда.
– Бяла-Подляска – похожий на Лиду город?
– Там тоже есть куда выйти погулять. Лида – симпатичный город, приятный, европейский. Там есть парки, есть многое для развлечений, можно сходить на спорт – хоккей или футбол.
– Заработка хватало на жизнь?
– Зарплата составляла две тысячи злотых (около 1270 беларусских рублей по нынешнему курсу – прим.) – чуть больше, чем в «Лиде». Плюс за каждый выигранный матч получал премию – где-то 350 злотых, тоже больше, чем в «Лиде». За эти деньги я должен был снять квартиру, там они стоят где-то 1000-1300 злотых. После этого на жизнь оставалось достаточно. Но закончился сезон, мой контракт истек – и клуб, и я сам решили его не продлевать. В итоге мы с женой вернулись в Краков.
Грустно: жил возле самой границы [с Беларусью] (от Бяла-Подляски 45 км до Бреста – прим.), а домой никак не мог попасть.
– Почему не мог? Там тебя ждало преследование?
– Когда я выезжал, рассказывал в интервью о том, что разрываю контракт с клубом, да и просто упоминал, что ходил на митинги. В то время людей уже начали преследовать за такое, стали заводить на них административные и уголовные дела. Понятно, что всех поймать бы не смогли, но, тем не менее, возвращаться в Беларусь нам было не особо безопасно. Не было уверенности, что потом мы с женой сможем уехать назад в Польшу.
– Правоохранители успели проявить к тебе какой-то ощутимый интерес, пока ты был в Беларуси?
– Нет, ничего такого не замечал. Скорее, чувствовалось давление на команду – например, как в той истории, когда в «Лиде» всем предложили возложить цветы на могилы солдат. Спросил тогда у директора: с какими флагами мы пойдем туда? Мне ответили – с нашими. Уточнил, речь идет о бело-красно-белых или о красно-зеленых флагах, в ответ услышал, что о красно-зеленых, потому что БЧБ-флаг якобы запрещен. Поругался тогда с директором клуба. Правда, нас не заставляли туда идти, просто предлагали – мол, пусть идут те, кто хочет.
– Почувствовал, что вся эта ситуация связана с какой-то пропагандой?
– Естественно. Понимал, что красно-зеленый флаг ассоциируется с теми, кто выступает за Лукашенко, тогда ведь еще начинались провластные автопробеги под этим флагом. А под БЧБ выходили те, кто выступал за перемены и [Светлану] Тихановскую.
По итогу, когда ребята пришли на те могилы возлагать цветы, там были камеры, кому-то вообще дали большой флаг БССР. Я туда не пошел – так и сказал директору, что делать этого не буду. До этого мы никогда не возлагали там цветы, а тут, когда понадобился сюжет для пропаганды, нас туда позвали. Не хотел в этом участвовать.
Директор начал заводиться. Потом ко мне подходили другие ребята из команды, говорили, что они тоже считают все это неправильным. Сказали, что уйдут с возложения цветов, если увидят там камеры, и некоторые действительно так и сделали.
– Давай вернемся к разговору о Польше. В Кракове много беларусов? – Да, хватает. Плюс в Польше очень хорошо относятся к беларусам. Ко мне подходили пожилые люди, которые по тому, как я говорю по-польски, понимали, что я не поляк, и спрашивали, откуда я. Отвечал, что беларус, так они интересовались – мол, что там ваш Лукашенко снова придумал? Возможно, есть исключения, но я видел только хорошее. – А где ты польский выучил? – Да в Польше и выучил, когда готовился к получению карты поляка. Сейчас у меня есть постоянный вид на жительство, и я готовлюсь к получению польского гражданства.
– То есть ты серьезно обосновался в Польше. Возвращаться не планируешь?
– Не сказал бы, что так. Я в любом случае сохраняю связь с Беларусью. Временами скучаем по родным и хочется рвануть домой. Но и в Польше мне хорошо. Хотел бы, чтобы и у меня, и у моих детей был выбор, где им жить. К тому же, насколько знаю, у нас не запрещено иметь два гражданства.
– Футбол сейчас есть в твоей жизни?
– Пока все непонятно. Сам футбол мне интересен, но вопрос в том, насколько я хочу добиваться в нем каких-то результатов и насколько это реально. Плюс не заработал в футболе таких денег, чтобы не работать после окончания карьеры, дальше все равно нужна какая-то профессия. Решил изучать ІТ, а также занимаюсь доставкой продуктов и пытаюсь открыть фирму, чтобы работать на себя. В этой сфере можно зарабатывать хорошие деньги.
– Участвуешь в акциях солидарности?
– Пока жил в Бяла-Подляске, не участвовал, потому что все не получалось выбраться в Варшаву, где проводились самые большие акции. Знаю, что в Кракове тоже понемногу начинают устраивать такие акции, плюс договорились со знакомым выбраться на них в Варшаву. Познакомился с беларусами, на которых на Родине завели уголовные дела, в итоге они были вынуждены вместе с семьями перебраться в Польшу.
Постоянно читаю о том, что происходит в Беларуси, знаю, что практически исчезла возможность высказывать какое-то альтернативное мнение. Вижу, что у нас буквально из-за одного человека и его окружения столько людей вынуждены страдать: кто-то сидит, кто-то потерял родных, многие уехали из страны. В Беларуси жизнь не стала лучше за этот год, и людям приходится во многом себя ущемлять. Тем не менее, людям кажется, что надо жить как раньше, как можно более тихо.
Ко всему хочется добавить. Когда люди говорят про войну и врагов вокруг, у меня возникает вопрос: здоровы ли они? В Беларуси, Польше, России, Литве живут мои родные, и я бы хотел просто без труда видеться с ними. А кто хочет воевать, пусть едет в горячие точки и воюет.
– Ты уехал только из-за политической обстановки в стране? – Нет, в самой команде тоже не все было хорошо. Сменилось руководство, и в клубе стали внедрять систему, которая мне не подходит. Методы работы каждый тренер выбирает сам, но, например, нагрузки должны быть подобраны правильно. Из-за некомпетентности тренеров игроки могут получить проблемы с сердцем и другие болячки. Например, в «Лиде» нам начали постоянно давать бега, но при этом там не было датчиков для измерения пульса или скорости. Плюс стиль игры клуба, как показывает время, не приносит должного результата. Можно заметить это по месту «Лиды» в таблице (10-е место из 12 команд – прим.). – Твою гражданскую позицию понимали в клубе? – Не всегда, с некоторыми я ругался. Они выступали за Лукашенко, но причина была простая – мама или папа работают на власть. Аргументы у людей были в стиле [телеведущего Григория] Азаренка: крикнуть громче собеседника, перебить его и не дать ему сказать. Зачем что-то обсуждать, если можно просто настоять на том, что у нас все хорошо? Хотя открытый конфликт из-за политики у меня произошел только с одним человеком. С многими другими из беларусского футбола я поддерживаю отношения. Особенно слежу за «Гомелем» Ивана Биончика.
– Не осуждаешь людей за молчание?
– Знаю, как футболисты выбивают себе повышение зарплаты, как они реагируют, если им что-то недоплатили. Когда дело касается денег, футболисты показывают яйца как надо. В случае же с политикой они боятся, думают, что их могут выкинуть из клуба. Хотя сейчас их же унижают из-за политики. Например, Лукашенко говорил, что наши футболисты не умеют играть, плохо высказывался об их женах. Сборную окружает один негатив, люди их не поддерживают. В такой среде человеку очень трудно жить. Но люди молчат.
– Возможно, массовость помогла бы защитить себя от репрессий?
– Согласен. Когда записывали обращение против насилия, некоторые футболисты отказывались в нем участвовать, потому что боялись за свое будущее в команде. В том же ФК «Минск» [тогдашний] председатель [Игорь Шлойдо] участвовал в провластном велопробеге с Виктором Лукашенко. Понятно, что если бы игрок такого клуба как-то высказался, его выгнали бы на следующий же день.
– Что заставило высказаться именно тебя?
– Считал, что должен высказаться, потому что у меня есть свое мнение, да и страна у нас «демократическая». Про того же Лукашенко ведь нельзя ничего плохого сказать. Человек сделал себя святым. Люди со всем соглашаются, а на них ездят, и мне это не нравится.
Я стал выходить на митинги. Посетил предвыборную встречу с Тихановской, а сразу после выборов пришел к райисполкому, в Лиде. Тогда много народу вышло. В тот вечер в городе все прошло спокойно, в отличие от других регионов. Потом в Лиду тоже приехали омоновцы, стали забирать и избивать людей. После пяти вечера они ходили по городу шеренгами и ловили людей. Во дворах резко появились джипы, которых там раньше не было, подозрительные бусы. Мы пытались выходить даже тогда.
Потом поехали на первый марш, который проходил в Минске 16 августа. Были возле Стелы и на самой Стеле, там, где развернули большой БЧБ. После того марша выходили в основном в Лиде – вначале чуть ли не каждый день, а потом реже. Ходили к заводам, участвовали в акциях у проходных. Некоторые из заводчан нас поддерживали, а некоторые, наоборот, спрашивали, почему мы там стоим.
На тот момент, да и сейчас, наверное, мне не было страшно что-либо потерять. В материальном плане у меня нет ничего настолько ценного, что можно было бы потерять. У более звездных футболистов есть дома, счета в банке, бизнесы, и если бы они стали говорить что-то против власти, их бы всего лишили. В возрасте того же Александра Глеба очень тяжело все это вернуть.
– К какой позиции больше склонны в Лиде?
– Помню, что в самый первый вечер после выборов у исполкома было действительно очень много людей. Чуть ли не в два раза больше, чем обычно собирается в центре на День независимости, хотя и туда приходило много народу. Поэтому, думаю, люди действительно хотели все изменить.
– А когда ты подписал свободное письмо спортсменов?
– После того, как мы выехали из Беларуси. Не знал, что его можно подписать онлайн, думал, это надо делать вручную. Узнал о такой возможности за пару дней до выезда и решил не подписывать письмо, пока нахожусь в Беларуси, ведь надо было как-то пересечь границу. У меня тоже есть свои страхи.
– Как возникла идея сняться в обращении футболистов против насилия?
– Увидел новости о том, что [Павел] Рассолько и [Сергей] Козека, [тогда] игроки «Крумкачоў», после одного из маршей оказались в милиции, им якобы даже шили уголовные дела.
Это очень взбудоражило и разозлило меня, хотелось что-то предпринять. Я знаю Рассолько, он хороший парень, мы вместе играли. Знакомая предложила сняться в видео против насилия, я согласился. Тем более тогда пошла волна таких роликов. Врачи, учителя, рабочие – все записывали видео, где высказывались о ситуации в стране. Футболисты тоже должны были решиться на такое.
– Как сейчас относишься к тому видео?
– Я и раньше говорил, что хотел бы сделать обращение не таким нейтральным. Но в видео участвовали парни из высшей лиги, и они пытались так подобрать слова, чтобы высказаться как можно более корректно. Если бы они открыто сказали, что милиция избивает людей ни за что, это повлияло бы на их жизнь. Так что в итоге получилось простое заявление о том, что «мы против насилия».
Нам пытаются сказать, что насилие было с двух сторон, но зверства были только со стороны людей, защищавших нелегитимную власть. С их стороны насилие до сих пор происходит, но если бы мы так и сказали в обращении, большинство из снявшихся в нем футболистов остались бы без команды. Хотя если бы те, кто не высказался, все же решили нас поддержать, тогда бы уж точно на нас никто не мог повлиять.
– Не обидно из-за того, что за год, прошедший после видео, беларусский футбол больше не пытался высказываться против насилия?
– Я к этому отношусь просто: скажите честно, что думаете, мнение же есть у каждого. Но не знаю, кто может считать нормальной ситуацию, когда, например, в безоружного человека стреляют. Разве что ##### [глупец], которого родители или школа не научили чему-то важному. А нам пытаются сказать, что все это нормально. Мне в команде пытались говорить, мол, просто не выходи на улицу после семи-восьми вечера, а то тебя смогут забрать. Серьезно?
В беларусском спорте не так много больших медийных личностей. Возможно, Лукашенко хочет, чтобы восхваляли только его, поэтому он не давал развиваться другим. Наверное, футболисты и хоккеисты были как раз теми медийными личностями, на мнение которых люди могли опираться, и они не высказались. Думаю, они считают, что ничего не потеряют, если не выскажутся. Когда придет новая власть, она не сможет их обвинить в том, что они просто молчали. А при этой власти их хотя бы не посадят и не уволят.
– Есть кто-то в белфутболе, кто тебя откровенно разочаровал?
– Некоторые тренеры нас фактически растили, многому научили. А по факту сейчас они просто подстраиваются под систему и живут в ней. Хотя я знаю и другие примеры.
– Чему тебя научил этот год?
– Ценить свое время. Внимательнее отношусь к тому, с кем общаюсь, какие книги читаю, стараюсь не заниматься тем, что не хочется делать. Этот навык должен шлифоваться с каждым днем, сразу нельзя им овладеть. Важно ценить себя и развиваться.
Фото предоставлены Андреем Архиповым
